Николай Самойлов - Священные сонеты

Если встретишь, то дай знать
Мне о той, что счёл ты кладом;
Впрочем, можешь и не звать,
Даже, если ходит рядом.
Пусть с тобой была примерной,
Станет лживой и неверной,
Пока буду
Ехать к чуду,
Раза три предастся блуду.

Wilt thou forgive that sin where I begun,
Which was my sin, though it were done before?
Wilt thou forgive that sin, through which I run,
And do run still, though still I do deplore?
When thou hast done, thou hast not done,
For I have more.

Wilt thou forgive that sin which I have won
Others to sin, and made my sin their door?
Wilt thou forgive that sin which I did shun
A year or two, but wallow’d in, a score?
When thou hast done, thou hast not done,
For I have more.

I have a sin of fear, that when I have spun
My last thread, I shall perish on the shore;
But swear by thyself, that at my death thy Son
Shall shine as he shines now, and heretofore;
And, having done that, thou hast done;
I fear no more.

Простишь ли моего зачатья грех,
Хоть был тот факт до моего рожденья?
Простишь ли тот, что навсегда отверг,
Потом всю жизнь страдал от сожаленья
Простив мне эти, ты не все простил,
Есть и ещё сомненья.

Простишь ли грех, которым соблазнял
Других грешить, став дверью к вожделенью?
Простишь ли тот, который избегал
Год или два, пока имел терпенье?
Простив мне эти, ты не все простил,
Есть и ещё сомненья.

Мой грех – мой страх; умру – порвётся нить,
Во тьме душа опору потеряет;
Клянись, что сын твой будет мне светить,
Сияя так, как он сейчас сияет.
Теперь, когда, узнав, простил мне всё;
Страх больше не терзает.

WHEN by thy scorn, O murd’ress, I am dead,
And that thou thinkst thee free
From all solicitation from me,
Then shall my ghost come to thy bed,
5And thee, feign’d vestal, in worse arms shall see:
Then thy sick taper will begin to wink,
And he, whose thou art then, being tired before,
8Will, if thou stir, or pinch to wake him, think
Thou call’st for more,
And, in false sleep, will from thee shrink
And then, poor aspen wretch, neglected thou
12Bathed in a cold quicksilver sweat wilt lie,
A verier ghost than I.
What I will say, I will not tell thee now,
Lest that preserve thee; and since my love is spent,
161’d rather thou shouldst painfully repent,
Than by my threatenings rest still innocent.

Убив меня презрением и взглядом,
Сочтёшь, что на тебя лишён всех прав,
Ты жить начнёшь так, как подскажет нрав,
Я призраком с кроватью встану рядом.
Когда другого нежно приласкав,
Ты будешь тлеть, как свечка, догорая.
А тот, чья ты сейчас, в притворном сне,
Решит, что хочешь ласки, пробуждая,
Глаз не открыв, придвинется к стене.
Обидившись, подобная листу,
Ты задрожишь в серебряном поту,
И превратишься в призрака. Поверь,
Что я скажу тогда, то не скажу теперь,
Не стану упрекать, и делать больно,
Хоть было бы раскаянье пристойно.
Боюсь, признав упрёк обидой кровной,
Себя сочтёшь в измене невиновной.

В час чёрных мыслей, колдовства, разбоя
Суть древнего ученья постигал,
А ветер за окном, по – волчьи воя,
Со всей округи нечисть созывал.
Смиряя страх, сидел над фолиантом,
Порою носом в толстый том клевал,
Когда затих полночный бой курантов,
В окно чуть слышно кто – то постучал.
Я вздрогнул, сердце резво в бег пустилось,
Биеньем в грудь, все звуки заглушив.
Сказал себе: В окно ненастье билось,
А может, гость, про поздний час забыв.
На улице и сыро, и темно,
Поэтому стучится гость в окно.

Я твёрдо помню полночь декабря:
Дрова, сгорая, в угли превращались,
Они мерцали, тусклый свет даря,
Как змеи в танце, тени извивались.
Устав от страхов, ждал прихода дня,
Измучило меня ночное бденье,
Печали в сердце жалили меня,
Ленору помнил каждое мгновенье.
Я знал её весёлой и живой,
Лицо небесной кротостью сияло.
Она была моей земной звездой,
Прекраснее на свете не бывало.
Закрыла смерть за ней свои затворы,
Теперь лишь ангелы в раю зовут Ленорой.

По занавескам трепет пробежал.
Рождённый шёлком, еле слышный шелест,
То в темноте, немея, замирал,
То бился рыбой, рвущейся на нерест.
Я замер, шорох не оставил сил,
А стук в окно убил мою отвагу,
Внезапный ужас в камень превратил,
Теряя разум, стал белей бумаги.
Твердил себе: «Всё это мерзкий сон,
Не нужно страхам без борьбы сдаваться.
Стучится гость, погреться хочет он,
Пусти его, чего тебе бояться?
За дверью гость, с ним рядом никого,
Промок, продрог, впусти, согрей его»

Пока шептал, отвага в сердце крепла,
Тревога и волненье улеглись,
Как птица феникс, выпорхнув из пепла,
Душа бесстрашно устремилась ввысь.
Спросил у тьмы, от стука не робея:
«Мадам, иль сэр, прошу меня простить,
Не знаю, и у вас спросить не смею,
Зачем меня решили навестить»?
На всякий случай дверь открыл пошире,
Для храбрости, не перестав бубнить:
«Входите, грейтесь, ждёт камин в квартире,
Дров хватит, чтобы до утра дожить».
Лишь тьма была у дома моего,
Ночная тьма, за нею никого.