Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

Я думал, что она будет возражать, но она только кивнула головой, погрузившись в размышления.

— Это терзает вам душу. Разве не так, Мириам? — Она вздрогнула.

— Иногда и я почти желала бы, чтобы оно не случалось.

Это прозвучало для меня надеждой.

— Когда подумаю, — сказала она медленно и мечтательно, — что придет время, когда я буду жить без всяких чудес…

— Вы ведь можете сразу разбогатеть, и вам больше не нужно будет, — необдуманно прервал я ее, но быстро остановился, увидев ужас на ее лице, — я думаю, вы можете естественным путем освободиться от своих забот, и чудеса, которые вы тогда переживете, будут духовного характера: события внутренней жизни.

Она отрицательно покачала головой и твердо сказала:

— События внутренней жизни — не чудеса. Меня всегда удивляет, что, по-видимому, есть люди, которые вообще не имеют их. С самого детства, каждый день, каждую ночь, я переживаю… — (Она прервала свою речь, и я вдруг понял, что в ней было что-то другое, о чем она мне никогда не говорила, может быть, невидимый ход событий, похожий на мой.) — Но это не важно. Если бы даже появился кто-нибудь, кто исцелял бы больных прикосновением руки, я бы не назвала этого чудом. Только когда безжизненная материя — земля — получает душу, когда разбиваются законы природы, тогда случается то именно, о чем я мечтаю с тех пор, как научилась думать. Однажды отец сказал мне: есть у Каббалы две стороны: магическая и абстрактная, никогда не совпадающие. Магическая может подчинить себе абстрактную, но это никогда не бывает. Наоборот , магическая есть дар , абстрактной же мы можем добиться хотя бы с помощью руководителя. — Она опять вернулась к основной своей теме:

— Этот дар и есть то, чего я жажду; но я равнодушна к тому, чего могу достичь, оно для меня ничтожно, как пыль. Когда подумаю, что настанет время, — я только что вам об этом сказала, — когда я буду снова жить, без всех этих чудес… — Я заметил, как судорожно сжимались ее пальцы, раскаяние и горе охватило меня… — Мне кажется, что я уже умираю от одной только такой возможности.

— Не потому ли вы и хотели бы, чтобы чудо никогда не случалось? — спросил я.

— Только отчасти. Есть еще и другая причина. Я… я… — она задумалась на секунду, — еще недостаточно созрела, чтоб пережить чудо в этой форме. В этом все дело. Как мне объяснить вам это? Возьмите простой пример: я в течение целого ряда годов вижу каждую ночь один и тот же сон, все развивающийся, — в нем кто-то, скажем, обитатель другогр мира, наставляет меня и не только показывает мне, как в зеркале, все мои постепенные изменения, насколько я далека еще от магической зрелости пережить «чудо», но и дает мне на все возникающие у меня за день вопросы такие ответы, которые я всегда могу проверить. Вы поймете меня: такое существо заменяет всякое мыслимое на земле счастье, это для меня мост, связывающий меня с потусторонним миром, — лестница Якова, по которой я могу подыматься от тьмы повседневности к свету. Он мой путеводитель и друг, и на «него», никогда не обманывавшего меня, я возлагаю все мои надежды, что я не потеряюсь на темных путях, где душа моя блуждает в безумии и мраке. И вдруг вопреки всему, что он говорил мне, в мою жизнь врывается чудо! Кому теперь верить? Неужели то, чем я непрерывно в течение долгих лет была преисполнена, было ложью? Если бы я усомнилась в этом, я бросилась бы головой в бездну. И все же чудо случилось! Я пришла бы в дикий восторг, если бы…

— Если бы?.. — прервал я ее, не дыша. Может быть, она сейчас произнесет освобождающее слово, и я смогу все открыть ей!

— …если бы я узнала, что я ошибалась, что не было чуда! Но я знаю так же точно, как то, что я тут сижу (у меня замерло сердце), что я погибла бы, если бы была сброшена с неба опять на эту землю. Думаете ли вы, что человек может перенести такую вещь?

— Попросите отца помочь вам… — сказал я, теряясь в тревоге.

— Отца? Помочь? — Она взглянула на меня с недоумением. — Там, где для меня только два пути, найдет ли он третий?.. Вы знаете, что было бы единственным спасением для меня? Если бы со мной случилось то, что с вами. Если бы я в одно мгновение могла забыть все, что позади меня: всю мою жизнь до сегодняшнего дня. Не странно ли: то, что вы считаете несчастьем, для меня было бы величайшим блаженством!

Мы оба долго молчали. Потом она вдруг схватила меня за руку и улыбнулась. Почти весело.

— Я не хочу, чтобы вы огорчались из-за меня. — (Она утешала меня… меня!) — Только что вы радовались наступающей весне, а теперь вы само огорчение. Я напрасно вам все это говорила. Выбросьте из головы и будьте веселы, как раньше. Мне так весело.

— Вам весело, Мириам? — с горечью перебил я ее.

Она уверенно ответила:

— Да! Право же! Весело! Когда я поднималась сюда к вам, мне было невероятно страшно, — я не знаю сама почему: я не могла избавиться от мысли, что вы находитесь в большой опасности. — Я насторожился. — Но вместо того, чтобы радоваться, застав вас целым и невредимым, я расстроила вас… и…

Я принял веселый вид:

— Вы можете это загладить, если поедете со мной покататься. (Я старался сказать это возможно игривее.) Я хочу попытаться, не посчастливится ли мне хоть раз выгнать у вас из головы тяжелые мысли. Говорите что хотите: ведь вы же не египетский чародей, а всего только молодая девушка, с которой весенний ветер может сыграть не одну шутку.

Она вдруг совсем развеселилась.

— Что это с вами сегодня, господин Пернат? Я еще никогда не видела вас таким. А что касается весеннего ветра, то у нас, у еврейских девушек, как известно, родители управляют этим ветром, а нам остается только повиноваться. И разумеется, мы так и делаем. Это уже у нас в крови. Только не у меня, — добавила она серьезно. — Мать моя взбунтовалась, когда ей предстояло выйти замуж за ужасного Аарона Вассертрума.

— Что? Ваша мать? За этого старьевщика?

Мириам утвердительно кивнула головой.

— Слава Богу, из этого ничего не вышло. Но для несчастного это было, конечно, убийственным ударом.

— Для несчастного, вы говорите? — вскричал я. — Этот человек — преступник.

Она задумчиво покачала головой.

— Конечно, он преступник. Но тот, кто находится в его шкуре и не делается преступником, должен быть пророком.

Я с любопытством стал расспрашивать:

— Вы знаете что-нибудь о нем? Меня это интересует по совсем особым…

— Если бы вы, господин Пернат, посмотрели, что делается у него в лавке, вы бы поняли, какова его душа. Я говорю это потому, что ребенком часто я бывала там. Почему вы смотрите с таким удивлением? Разве это так невозможно? Ко мне он всегда бывал добр и ласков. Раз как-то, помнится, он подарил мне большой блестящий камень, который понравился мне больше всех других его вещей. Моя мать сказала, что это бриллиант, и я, разумеется, должна была немедленно вернуть его обратно.