Бетти Смит - А наутро радость

– И что ты ответил?

– Я ответил: «Конечно». А что еще я мог сказать?

– Хотелось бы, чтобы моя мать была такой, – печально произнесла Анни. – Моя мама не заставляла меня ходить в школу. Я была благодарна, что она позволяла мне туда ходить. Наверно, я какая-то странная, но я любила ходить в школу. – Она задумалась. – Странно, но сейчас не могу припомнить, чтобы у меня было много развлечений. В отличие от тебя, мой день рождения никогда не отмечали. Мне никогда не разрешали приводить домой подружек. Мама никогда не хвалила меня, когда я приносила домой табель с одними пятерками. Если подумать, я никогда не была ребенком – по-настоящему. Я пошла работать, когда мне было четырнадцать. Сошла за шестнадцатилетнюю. Но я не зла на маму. Мой отец умер, и братья были совсем маленькими, так что нам с мамой пришлось работать.

– Но ты же могла пойти в среднюю школу, когда твоя мать вышла за Дэна. Ты говорила мне.

– Да. Но к тому времени я уже не хотела в школу. Мне было шестнадцать. Я не хотела ходить в школу вместе с детьми тринадцати-четырнадцати лет. А потом еще Дэн. В нем было что-то такое… – Она сделала паузу. – О, неважно. В любом случае я продолжала работать, потому что это давало мне независимость.

Помню, как я пошла на свою первую работу. Офис был на цокольном этаже универмага на Фултон-стрит. Однажды у меня возникло странное чувство, что я под землей. Как будто я мертвая или что-то в этом роде. Да, я под землей, а надо мной целый день ходят люди. И после ланча я не вернулась туда. Но мама погнала меня обратно. Она сказала, что у меня слабый характер и не следует забивать голову такими глупостями.

В целом я не могу слишком уж ее винить. Наверно, она хотела, чтобы у меня выработался характер. Чтобы я была храброй и все такое. И ей так нелегко пришлось после смерти моего отца.

В комнате стало темно, и они не стали зажигать свет. Анни сидела у него на коленях и рассказывала о своем детстве. Казалось, она сортирует события тех лет и кладет хорошие куски в одну коробку, а плохие – в другую.

Карл не очень внимательно слушал, но это было неважно. Он знал, что ей необходимо выговориться, и не имеет значения, слушает он или нет.

Ему нужно было разобраться со своими собственными мыслями. В отличие от Анни, они были связаны с настоящим, а не с прошлым. Он думал о том, как придет его письмо. Мама не станет распечатывать его до ужина, а потом скажет, что у нее письмо от Карла. Мама, папа и сестра будут сидеть на кухне вокруг стола, с которого убрана грязная посуда. Тесси выразит надежду, что новости хорошие. А отец скажет, что получить письмо от Карла – это всегда хорошая новость. Мать распечатает письмо и прочтет: « Анни и я поженились …»

И от одной мысли о том, что они почувствуют, Карлу стало грустно.

– Я думала, они никогда не придут! – со счастливым вздохом произнесла Анни.

– На такие вещи требуется время, – объяснил кассир. – Я внес в банковскую книжку ваши проценты, миссис Браун.

– Подумать только! – воскликнула Анни. – Шестьдесят восемь центов! А мне не пришлось и пальцем шевельнуть, чтобы их заработать.

– Это же ваши проценты, – с философским спокойствием заметил кассир.

– Я хочу снять двадцать пять долларов. Но не трогайте проценты.

– То есть вы хотите, чтобы проценты зарабатывали проценты.

– Ну да. Это правильно?

Кассир пожал плечами.

– Это один из способов разбогатеть, – ответил он.

Анни купила темно-синюю плиссированную юбку до колен и свитер в тон. На ее вкус, он был слишком свободным. Ей хотелось облегающий свитер: она гордилась своей грудью. И бог с ней, с модой!

– Нет, нет! – в ужасе возразила продавщица. – В облегающих свитерах нет шика. – И Анни купила свободный.

Пальто было бежевое, с хлястиком на спине. Анни показалось, что оно какое-то мальчишеское. Она с вожделением устремила взгляд на гладкое черное пальто с воротником из крашеного кролика, красовавшееся на вешалке.

– Не знаю, – с сомнением сказала Анни. – Вам не кажется, что в этом пальто я выгляжу как мальчик?

– Только не с такими ногами.

– Благодарю вас.

– Ну и ну! – взорвалась продавщица. – Наверно, вы себя ненавидите, не так ли? – Но она улыбалась.

– Нет, это не так. Ноги у меня не кривые, и я это знаю. Было бы глупо вести себя так, словно они кривые, не правда ли?

– Не знаю, – ответила продавщица.

Продавец в обувном магазине был маленький, худой и элегантный. Щеголь, подумала Анни. Черные волосы были напомажены, и у него были усики. Манжеты на пару дюймов высовывались из рукавов пиджака. Его запонки были театральными в прямом смысле слова: на одной была изображена маска Комедии, на второй – маска Трагедии. Но туфли были не начищены, а каблуки сношены.

«Вот так всегда и бывает, – подумалось Анни. – Сапожник без сапог. Человеку, который продает обувь, не до того, чтобы заботиться о своих собственных туфлях. Точно так же, как писателю некогда заботиться о правописании. Совсем как я».

Она опустила взгляд на свои ноги в новых туфлях с цветными союзками. Никогда прежде она не видела белой кожи. Совсем как взбитые сливки! А союзки – из блестящей коричневой кожи. О, они слишком красивы!

– Я возьму их, – сказала она. – В коробке.

– Конечно, – ответил продавец, развязывая шнурки. – Они будут выглядеть гораздо лучше, если их чуть-чуть испачкать.

– Я никогда не допущу, чтобы они испачкались. Никогда!

– Но вы должны , дорогая, – настаивал продавец. – В кампусе считается, что чистые туфли с союзками не стильные.

Ее следующая остановка была в парикмахерской.

– Как вас подстричь? – осведомился парикмахер.

– Так, чтобы волосы подпрыгивали, – ответила Анни.

– Вы хотите сказать, что, когда волосы упадут на пол, они должны подпрыгивать?

– Нет. Подпрыгивать на голове, когда станут короткими.

– Вы имеете в виду прямое короткое каре и челку?

– Ну, можно и так сказать, – с сомнением произнесла Анни.

На нее накинули огромную простыню, и она почувствовала себя пленницей. Парикмахер щелкал ножницами и размахивал гребнем, словно готовясь к атаке. Анни закрыла глаза и закусила губу, чтобы не вскрикнуть, когда первая прядь волос упала на пол. Она отращивала волосы всю жизнь.

– Теперь можете открыть глаза. Я закончил, – объявил парикмахер, как дантист после удаления зуба.

Прежде чем открыть глаза, Анни встряхнула головой, чтобы почувствовать, подпрыгивают ли волосы. Они подпрыгивали! Она издала счастливый вздох. Оно того стоило – как бы ни выглядела ее новая прическа. Анни открыла глаза. Ее голова выглядела странно, но не так уж плохо. Парикмахер снял простыню, встряхнул и снова набросил на Анни. Он посыпал ее затылок тальком, затем смахнул его мягкой щеточкой. Это было приятно. Брызнув на ее волосы лосьоном с чудесным запахом, принялся энергично втирать. Это было еще приятнее. Затем он расчесал ее, и на концах появились маленькие завитки. Это было приятнее всего.