Бетти Смит - А наутро радость

– Я не стану вас больше задерживать. Спасибо, что зашли. Благодарю вас обоих.

Он положил раскрытый гроссбух на прилавок, и Анни увидела, что страница чистая. И она поняла, что он импровизировал начало книги. Ее глаза наполнились слезами. Энтони заметил это и отвернулся.

– У вас прекрасное начало, Энтони, – сказала Анни. – Продолжайте в том же духе.

– Непременно.

– Обещаете?

– Честное слово!

– И вы сохраните название «Осквернение леса»?

– Обязательно сохраню.

«Черт побери!» – выругался про себя Карл и вышел из магазина.

– До свидания, Энтони.

– До свидания, Анни.

Дойдя до середины квартала, Карл остановился, поджидая Анни. Сейчас он уже остыл, и ему было стыдно за свою грубость. Он пошел ей навстречу. «Пусть устроит мне хорошую головомойку, – подумал он, – я не стану спорить. Ей пойдет на пользу, если она камня на камне от меня не оставит».

– Анни… – Карл собирался сказать, как ему стыдно, но она опередила его.

– Тебе должно быть стыдно, – укорила она.

– Хорошо, мне стыдно. А теперь давай оставим это.

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я встал на колени?

– Иди вперед. Я хочу побыть одна.

Он взял ее под руку, но Анни яростно выдернула руку. Он повторил свою попытку, на этот раз крепко прижав к себе, чтобы она не могла вырваться.

– Отпусти меня!

– Позволь мне поддерживать тебя, любимая. Так тебе будет легче идти. – Анни перестала бороться, но ее рука была напряжена.

Карл ожидал, что она набросится на него и выпустит пары к тому времени, как они вернутся домой. Но она молчала. Когда они прошли два квартала, он нарушил молчание:

– Послушай, Анни. Не то чтобы я ревновал…

– Спасибо за комплимент, – с горечью произнесла она.

– Ладно, тогда ревную.

– Почему?

– Ну, он же мужчина. – Карл сделал паузу. – Разве не так?

Ей не понравилось, как он произнес: «Разве не так?»

– Конечно , мужчина. Но это не означает, что я хочу с ним спать. Да и как он может этого хотеть! Ведь я сейчас такая уродливая!

– Но вы, кажется, очень хорошо знаете друг друга.

– Он мне нравится .

– Почему?

– Потому что я его понимаю. А я понимаю его, потому что он похож на меня. Я имею в виду, что он тоже хочет писать. Есть и другое. Мужчинам… мужественным мужчинам вроде тебя он не нравится, потому что он немного женственный. А женщинам он не нравится по той же причине. У него нет ни жены, ни детей. Я полагаю, что он очень одинок.

– И поэтому ты обязана быть для него всем.

– О, Карл, перестань! – Она не отняла руки и переплела его пальцы со своими. – Может быть, «нравится» – неправильное слово для того чувства, которое я к нему питаю. Это сострадание. – Анни улыбнулась, вспомнив, как написала «со-старание» в своей работе о «Бэббите». – Да, у меня к нему сострадание.

– Я этого не понимаю, – пробормотал Карл.

Они прошли еще один квартал, прежде чем он снова заговорил:

– Значит, он тебе нравится, потому что ты можешь жалеть его и смотреть свысока? Как это похоже на женщин!

– Нет, нет! Сострадание – это не жалость к человеку. И это вовсе не значит смотреть сквозь пальцы на плохие поступки этого человека. Сострадание означает, что ты понимаешь людей. Скажем, можно понимать человека, и при этом он не обязательно должен тебе нравиться. Я знаю, что имею в виду, но не могу подобрать правильные слова.

– Ты могла бы выразить все это одним словом: «терпимость».

Анни нахмурилась:

– Но мне не нравится слово «терпимость». Это слово означает, что ты смотришь на человека свысока. – Она остановилась и с подозрением взглянула на Карла: – Все в одном слове! Почему ты смеешься надо мной?

– Я не смеюсь. Мне казалось, что я помогаю тебе. Ведь ты просила исправлять твои ошибки.

– Но я не делала ошибок.

– О, Анни, давай прекратим. Я мог бы сказать, что мне жаль, но ты бы не приняла моих извинений. Ты бы сказала что-нибудь вроде: «„Жаль“ – это удобное слово. Это как ластик, которым можно все стереть».

– А разве не так?

– Сдаюсь! Я признаю, что вел себя как дурак. Этот проклятый эпизод яйца выеденного не стоит. А ты так и не купила свой паслён сладко-горький. Ладно, я зайду туда завтра, куплю твой паслён и поговорю с ним, как с любым другим мужчиной. Хорошо?

– Нет, Карл. Лучше ненавидеть его, чем покровительствовать.

– Но твой паслён?

– Я не хочу его. Он мне больше не нравится.

Последовала еще одна долгая пауза. Наконец Карл сказал:

– Я слишком быстро иду?

– Нет.

– Анни, не вешай нос! Ребенок скоро появится на свет, и ему вовсе не захочется встретиться с печальной мамой.

«Да, ребенок. Наверно, Бог меня не любит. За все, что я получаю, Он что-нибудь отбирает».

Они остановились у аптеки-кафе, в которой продавались соки и мороженое. Карл обнял Анни за талию и стер с ее лица слезы.

– Убери свою руку, Карл. Люди на нас смотрят.

– Какое нам до них дело? Вспомни, как ты целовала меня на Сорок второй улице, на глазах у огромной толпы!

– Это было сто лет назад!

У него появилась идея.

– Послушай-ка! Как ты смотришь на то, чтобы зайти в аптеку и потратить немного денег на банановый сплит?

– О, с удовольствием. Я не ела его с прошлого Рождества.

Анни заказала банановый сплит. К ее удивлению, Карл заказал себе то же самое.

– О, Карл, я удивлена! Я думала, ты терпеть его не можешь.

– Да, терпеть не могу.

– Тогда почему…

– Епитимья… Умерщвление плоти… Съесть в наказание жабу. Что-то в этом роде.

– Ты вовсе не должен это делать, Карл. Отмени заказ, пока его не выполнили.

Карл заказал вместо сплита колу. Он наблюдал, как Анни ест банановый сплит. Она ела очень медленно, без восторженных восклицаний.

– Вкусно? – спросил он.

Она положила ложечку.

– Как странно! – сказала она. – Кажется, он мне больше не нравится. Может быть, я старею? Старые люди не любят…

– Вздор! Просто ты выдохлась из-за своей маленькой лекции о сострадании. – Он взял ложечку и вложил в руку Анни.

«Сострадание, – подумала она. – Это означает, что ты понимаешь человека, даже если он тебе не нравится. А это срабатывает? В книгах – да, возможно. Но в реальной жизни? Например, мать Карла. Она не нравится мне, но я ее понимаю. Так же, как я, она носила ребенка. И у нее были такие же мечты… Да, я испытываю к ней сострадание. И к моей матери тоже. И к Бев Картер. Но как насчет моего отчима? Он свинья – и тут нечего понимать. У меня нет сострадания к свинье. Значит, в моем понимании сострадания есть изъян.

А когда я стану старше, мои взгляды изменятся? И в тех вещах, которые я сейчас считаю правильными, обнаружится изъян? Наверно, это и значит стареть? Ты сознаешь, какой дурой была в молодости?»

– Я не хочу стареть, – сказала Анни вслух.