Трумен Капоте - Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

«Но вам, наверно, одиноко! – удивился я. – Разве вы не хотите общения с людьми, каких-то перемен в жизни?»

«Пожалуй, – ответила она. – Я бы заказала к кофе какой-нибудь новый ликер. Хочется чего-то необычайного. Посоветуете?»

Я рассказал ей про «Вервен», потому что он был такого же зеленого цвета, как ее глаза. Ликер готовят на основе горного разнотравья, и за пределами Франции его не найдешь – да и во Франции-то днем с огнем не сыскать. Вкус у напитка превосходный, а пьянеешь с него моментально, как с дешевого самогона. Словом, выпили мы с ней по рюмочке «Вервена», и Кейт сказала: «Да, вы правы. Необычайный напиток. А теперь отвечу на ваш вопрос серьезно: да, мне становится… не то чтобы скучно, скорее любопытно . Боязно, но любопытно. Когда долго страдаешь и каждое утро просыпаешься с предчувствием неминуемой истерики, то о скуке начинаешь мечтать, как о манне небесной: о беспробудном сне и полной тишине внутри. Все хотели, чтобы я легла в больницу; ради мамы Гарри я на что угодно готова, честное слово! Но я осознала, что никогда не заживу по-настоящему, никогда мне не будет любопытно , если не попытаюсь жить сама, одна, без чьей-либо помощи».

Вдруг я спросил: «Вы хорошо катаетесь на лыжах?»

«Могла бы, если бы Гарри не таскал меня постоянно в эту ужасную канадскую дыру – “Грей Рокс”. Тридцать градусов ниже нуля [45] – 1,1 градуса по Цельсию. . Ему там нравилось, потому что кругом были одни уроды. Туз, ваш напиток – просто открытие! Я определенно оттаиваю».

И тут я предложил: «Поедемте со мной в Санкт-Мориц на Рождество!»

«Надеюсь, вы приглашаете меня из платонических побуждений?» – уточнила она.

Я прижал ладони к сердцу: «Остановимся во “Дворце”, можно даже на разных этажах!»

Она засмеялась и ответила: «Я согласна. При условии, что вы угостите меня еще рюмочкой “Вервена”».

Дело было шесть лет назад… Господи, сколько крови утекло с тех пор… Но то Рождество в Санкт-Морице!.. Ей богу, Швейцария со времен перехода Ганнибала через Альпы не видела событий значимее, чем визит юной миссис Макклауд из Мидлбурга, штат Виргиния.

На лыжах она каталась великолепно – не хуже Дорис Бриннер, Евгении Ниархос и Мареллы Аньелли. Кейт, Евгения и Марелла быстро спелись, их называли «тройняшками Боббси». Каждое утро вертолет поднимал девушек на Корвилью, там они обедали, а потом спускались на лыжах обратно. Люди обожали Кейт. Греки. Персы. Капустники. Макаронники. На любом званом ужине шах неизменно приглашал ее за свой стол. Ее любили не только мужчины, но и женщины – даже первые красавицы и, казалось бы, соперницы вроде Фионы Тиссен и Долорес Гиннесс относились к Кейт очень тепло. Наверное, дело было в ее удивительной корректности: она ни с кем не флиртовала, а на вечеринки ходила только со мной. И уходила со мной. Нашлись, конечно, идиоты, которые считали, что мы пара, однако люди поумнее говорили (и были правы), что лебедь такого полета, как Кейт, никогда не свяжется с ханыгой-картежником вроде Туза Нельсона.

Да я и не рвался к ней в любовники. Мне хотелось стать ей другом, может, даже братом. Мы с Кейт гуляли по заснеженным лесам в окрестностях Санкт-Морица. Она часто рассказывала о Макклаудах, о том, сколько добра они сделали для нее и для всех неказистых сестер Муни. При этом она старалась не называть Гарри по имени, а если и упоминала бывшего мужа, то говорила с нарочитой непринужденностью, за которой, впрочем, угадывалась едва уловимая горчинка.

Однажды мы с ней гуляли вокруг скованного льдом озера неподалеку от «Дворца». Мимо пробегала лошадь, запряженная в сани… Вдруг прямо на наших глазах она поскользнулась, упала и сломала себе передние ноги.

Кейт закричала – истошно, на всю долину, – бросилась к лошади, и тут же на нее налетела вторая лошадь, выскочившая из-за угла. Каким-то чудом Кейт не пострадала, но впала в истерическую кому и всю дорогу до гостиницы не приходила в сознание. Мистер Бадрутт держит в штате врача. Врач сделал ей какой-то укол – мне показалось, что сердце у нее тут же забилось, взгляд стал осмысленным… Я сказал, что сиделку вызывать не надо, я сам побуду с больной. Мы уложили Кейт в постель, сделали еще один piqûre [46] Укол ( фр. ). , который окончательно стер ужас из ее глаз; именно тогда я осознал, что под soigné [47] Холеный, изысканный ( фр. ). поверхностью всегда плавало насмерть перепуганное, тонущее дитя.

Я убавил свет, и она стала просить, чтобы я не уходил. Я ответил, что никуда не уйду, буду сидеть рядом, но она попросила меня лечь в постель и взяла меня за руку, а потом сказала: «Прости. Это все из-за лошади – той, что упала на лед. Я всегда хотела соловую лошадку, и два года назад миссис Макклауд подарила мне такую. Замечательная была девочка, такая храбрая, такая охотница! Нам с ней было очень хорошо. Конечно, Гарри сразу ее невзлюбил – из ревности, безумной мужской ревности. Он с детства ревновал меня ко всему живому. На следующее лето после свадьбы он разорил цветник, который я посадила. Сперва сказал, что это лиса, а потом сознался: мол, я уделяла саду слишком много внимания. Поэтому он и детей не хотел; его мать регулярно поднимала эту тему, и однажды за ужином, когда за столом собралась вся семья, он вскочил и как заорет: “Ты что, хочешь черного внука?! Вы разве ничего не знаете про Кейт? Да она же трахается с ниггерами! Выходит в поле, ложится на траву и трахается с ниггерами!” Потом он поступил на юридический в Университет Вашингтона и Ли, но почти сразу вылетел – не мог сосредоточиться на учебе, все думал, чем я там без него занимаюсь. Он первым вскрывал письма, которые мне приходили, подслушивал мои телефонные разговоры: я всегда слышала в трубке его тихое дыхание. Нас давно не приглашали в гости, мы даже в местный клуб не могли пойти – трезвый или пьяный, Гарри лез в драку, обычно с каким-нибудь весельчаком, осмелившимся дважды пригласить меня на танец. А самое ужасное – он был уверен, что я кручу роман с его отцом и братом, Винном. Чуть ли не каждую ночь он будил меня, приставлял нож к горлу и говорил: “Не ври мне, шалава, грязная потаскуха, ниггерская подстилка! Сознайся – не то я перережу тебе горло! Голову отрежу, клянусь! Говори правду. Винн у нас отменный жеребец, такого любовника еще поискать, да и папа – знатный кобель”. Так я лежала рядом с ним часами, Туз, – с холодным ножом у горла. Все об этом знали – миссис Макклауд, вся семья. Миссис Макклауд умоляла меня не уходить, иначе Гарри покончит с собой. А потом с моей кобылкой случилась беда. Тогда у свекрови открылись глаза. Она наконец поняла, что Гарри спятил от ревности. Однажды он пошел в конюшню, взял лом и перебил моей Нэнни ноги. Даже миссис Макклауд поняла, что это безумие, что рано или поздно Гарри меня убьет; она заказала частный рейс, и мы с ней улетели в Сан-Валли, где она пробыла со мной до самого окончания развода, – в Айдахо дело это небыстрое. Чудесная женщина, я называла ее “Праздник Рождества”, а она так радовалась, что в Санкт-Морице я выхожу в свет, общаюсь с людьми. Все любопытствовала, не завелся ли у меня кавалер. Ха! Можно подумать, я когда-нибудь выйду замуж!» Впрочем, замуж она все-таки вышла. Меньше, чем через месяц.