Трумен Капоте - Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

Наконец мы увидели лежавшую на подушках хозяйку в зеленом сари. На шее у нее поблескивало колье с темными изумрудами. Она глядела пусто, слепо, как глядят узники, много лет просидевшие в неволе, и неодушевленно-отрешенно – так же глядели изумруды в ее колье. Зрение у хозяйки было пугающе избирательным: меня она почему-то приметила, а вот мою собачонку – нет.

– О, милый Туз, – тихим тусклым голосом проговорила она, – кого вы мне привели на сей раз?

– Это мистер Джонс. П. Б. Джонс, если не ошибаюсь.

– И вы, конечно, поэт, мистер Джонс. Потому что я и сама поэт. Сразу вижу себе подобных.

И все-таки она была хороша… Ее трогательную увядшую красоту портило только смутное ощущение, что она постоянно балансирует на грани боли. Я вспомнил статью из воскресного приложения какого-то журнала, где говорилось, что в молодости она была невзрачной толстухой, а потом – по совету чудака-диетолога – проглотила пару бычьих цепней. Глядя на ее болезненную худобу и воздушную хрупкость, я невольно задумался: не эти ли черви составляют половину ее нынешнего веса? Она, видно, прочитала мои мысли:

– Безумие, правда? Я так исхудала, что и ходить-то не могу! Меня всюду носят. Почитайте же скорее ваши стихи!

– Я не поэт. Я массажист.

Она поморщилась.

– От массажа у меня синяки . Листок с дерева упадет – и я уже вся синяя.

– Вы говорили, что пишете, – встрял Туз.

– Пишу. Писал. Вроде как. Но, судя по всему, массаж я делаю куда лучше.

Мисс Хаттон поглядела на Туза: они словно перешептывались одними глазами.

– Не поможет ли он Кейт? – спросила она.

– Вы путешествуете? – обратился ко мне Туз.

– Могу. Делать мне все равно больше нечего.

– Когда будете в Париже? – деловито уточнил он.

– Хоть завтра.

– Нет. Давайте встретимся там на следующей неделе. В баре гостиницы «Ритц», со стороны рю Камбон, где-то в четверть второго.

Наследница утомленно выдохнула в набитую гусиным пухом парчу банкетки.

– Бедный мой мальчик, – сказала она и постучала глянцевым абрикосовым ноготком по бокалу шампанского – то был знак слуге-сенегальцу, что пора поднимать ее и нести прочь по ступеням, выложенным синей плиткой, в тускло освещенные живым огнем покои, где озорнику Морфею (что так любит дразнить исступленных и обиженных, а более всего – богатых и могущественных) уже не терпелось поиграть с ней в прятки.

Я продал кольцо с сапфиром, подаренное Денни Фаутсом (тому оно досталось в подарок от греческого принца), мулату по имени Дин – владельцу бара «У Дина», главному сопернику Джея Хейзелвуда в битве за публику haute monde [42] Высший свет ( фр. ). .

Пришлось отдать кольцо за бесценок, но на билет до Парижа мне хватило – точнее, нам с Дворняжкой, которую я запихнул в саквояж «Эйр франс».

В четверг, ровно в пятнадцать минут второго, я вошел в бар гостиницы «Ритц» – с Дворняжкой под мышкой (она наотрез отказалась оставаться в номере дешевого отеля на рю-дю-Бак, где мы с ней поселились). За угловым столиком нас уже поджидал Туз Нельсон – прилизанный и сияюще-благодушный.

Он погладил щенка и сказал:

– Весьма рад и удивлен! Не думал, что вы появитесь.

– Надеюсь, я не зря сюда ехал.

Жоржес – главный бармен «Ритца» – большой специалист по «дайкири». Мы заказали ему по двойному коктейлю, и, пока они готовились, Туз спросил меня:

– Что вы знаете о Кейт Макклауд?

Я пожал плечами.

– Только то, что пишут в желтых газетенках. Умеет обращаться с винтовкой – вроде бы своими руками пристрелила белого леопарда…

– Нет, – задумчиво ответил Туз. – В Индии во время сафари она стреляла в человека, который убил белого леопарда. Человек, к счастью, выжил.

Принесли коктейли, и мы выпили их в полной тишине, которую нарушало лишь тявканье моей Дворняжки. Правильный «дайкири» имеет приятную кислинку и сладость, а плохой – это стакан кислоты. Жоржес знал толк в «дайкири». Мы заказали еще по коктейлю, и Туз продолжил:

– Здесь, в гостинице, у Кейт апартаменты. Я хочу вас познакомить. Она нас ждет. Но сперва я должен вам все о ней рассказать. Хотите сэндвич?

Мы заказали простые сэндвичи с курицей – других в баре «Ритца» не подают.

– В «Чоуте» у меня был сосед – Гарри Макклауд. Его мать была из балтиморских Отисов, а отец владел чуть ли не половиной Виргинии – в частности, ему принадлежало большое ранчо в Мидлбурге, где он разводил лошадей для верховой охоты. Гарри был малый напористый, агрессивный и завистливый. Но спрос с таких богачей и красавцев, как вы понимаете, невелик. Все считали его нормальным парнем, только водилась за ним одна странность: когда остальные ребята начинали шушукаться и рассказывать друг другу о любовных подвигах, Гарри молчал как рыба. Мы с ним два года прожили в одной комнате – и он ни разу не обмолвился о девчонке, ни разу не сходил на свидание. Кое-кто даже начал подозревать, что он голубой, хотя я-то знал, что это не так. Загадка, ей богу! И вот за неделю до выпускного мы все изрядно накачались пивом – о, где мои семнадцать лет! – и я спросил, приедут ли на выпускной его родные. Он ответил: «Ну да, брат приедет. И мама с папой». Тогда я спросил: «А подружка? Ой, извини, я забыл – у тебя же нет подружки». Он долго-долго на меня смотрел, словно гадал, промолчать или дать мне по морде. Наконец улыбнулся – в жизни не видел такой лютой улыбки! Не могу толком объяснить, но выражение его лица меня потрясло – я едва не заплакал. «Есть у меня подружка. Никто про это не знает. Ни ее родители, ни мои. Мы уже три года как помолвлены. В свой двадцать первый день рождения я на ней женюсь. В этом июле мне исполнится восемнадцать – и я бы сразу сыграл свадьбу, да не могу. Ей пока всего двенадцать».

Мало какие тайны следует раскрывать и особенно не стоит говорить о тех, что угрожают слушателю больше, чем рассказчику. Я боялся, как бы Гарри на меня не ополчился – ведь я, по сути, вынудил его исповедаться (а скорее, позволил ему это сделать). Однако Гарри было уже не остановить. Он говорил бессвязно и сбивчиво, как одержимый: отец девушки, некий мистер Муни, был ирландским иммигрантом, настоящей болотной крысой из графства Килдэр и конюхом на ранчо Макклаудов в Мидлбурге. А девушка – наша Кейт – была младшей из пяти его дочерей. Все уродины, как на подбор, кроме нее. «Впервые я ее увидел – точнее, приметил , – когда ей было шесть или семь. У всех сестер Муни рыжие волосы, а у нее… Даже обкромсанные коротко, как у мальчишки, они горели огнем. И она превосходно держалась в седле. Лошади под ней такие фортели выкидывали, что у меня сердце останавливалось! А глаза у нее зеленые. Не просто зеленые. Их и описать-то нельзя…»

У старшего Макклауда было два сына, Гарри и младший Винн. Но они всегда хотели дочку, и постепенно – не встречая никакого сопротивления со стороны родителей подраставшей девушки – практически взяли Кейт в дом, в семью. Миссис Макклауд была образованной женщиной – занималась лингвистикой, музыкой, коллекционированием. Она давала Кейт уроки французского и немецкого, научила ее играть на фортепиано. А самое главное – с корнем выдрала все эти «шобы» и «кабы» из ее речи, весь ирландский. Миссис Макклауд покупала девочке наряды и брала ее с собой в путешествия. «Я никого и никогда так не любил, – признался мне Гарри. – Три года назад я сделал ей предложение, и она пообещала, что на других и смотреть не будет, выйдет только за меня. Я подарил ей кольцо с бриллиантом – украл из бабушкиной шкатулки с драгоценностями. Бабушка решила, что потеряла его, даже обратилась в страховую. Кейт теперь прячет колечко в сундуке».