Трумен Капоте - Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

На углу они ненадолго остановились – позлить не то проповедника, не то еще какого-то оратора, вставшего, подобно экзорцисту, на пути стихийного, бессознательного потока морячков и шалав, барыг, нищих и молодых белых работяг, только-только прибывших на автовокзал Портового управления.

– Да! Да! – орал проповедник, и его молодое, осунувшееся, голодное, истеричное лицо кривилось в зеленом зареве лотка с хот-догами. – Дьявол вселился в ваши души! – вопил он с оклахомским акцентом, и его голос драл прохожим слух, как колючая проволока. – Дьявол поселился в этом краю и жиреет, кормясь вашими грехами! Да заморит его голодом Свет Господень, да вознесет он нас на небеса…

– Ага! – закричала одна потаскуха. – Попробуй вознеси такого тяжеленного! Да в тебе одного дерьма на тонну наберется!

Рот проповедника скривила безумная ярость.

– Мерзкий сброд! Грязные твари!

Чей-то голос ему ответил:

– Прекрати. Не обзывай их.

– Что?! – вновь заорал проповедник.

– Я ничем не лучше их. А ты – не лучше меня. Мы все суть одно и то же.

Внезапно до меня дошло, что это мой голос, и я подумал: «Господи Боже, Иисусе, да у тебя крыша едет, мальчик, мозги скоро из ушей потекут».

И я поспешил войти в первый же кинотеатр, даже не взглянув на афишу. В вестибюле купил себе шоколадку и пакетик попкорна со сливочным маслом (обеда и ужина у меня не было). Потом нашел местечко на балконе, и это была крупная ошибка, ведь именно на балконах круглосуточных кинематографов скитаются между рядами тени неутомимых искателей секса – побитые шалавы и старухи лет шестидесяти-семидесяти, готовые отсосать за доллар («А за пятьдесят центов?»), и мужики, предлагающие ту же услугу бесплатно, и другие мужики, порой весьма благопристойного вида, которые пристают к дремлющим в креслах пьянчугам.

Тут я увидел на экране Монтгомери Клифта и Элизабет Тейлор. «Американская трагедия» – этот фильм я смотрел по меньшей мере дважды. Не то чтобы шедевр, но все-таки очень неплохо, особенно финальная сцена, которая сейчас разворачивалась на экране: Клифт и Тейлор стояли рядышком, разделенные прутьями тюремной камеры – камеры смертников, ибо до казни Клифта оставалось несколько часов. Клифт в своей серой робе уже казался лирической тенью, а девятнадцатилетняя Тейлор была восхитительна и свежа, как ветка сирени после дождя. И печальна. Печальна . Настолько, что и Калигула бы расплакался, глядя на нее. Ну а я подавился пригоршней попкорна.

Фильм закончился, тут же включили следующий: «Красную реку», ковбойскую историю любви с Джоном Уэйном и опять-таки Монтгомери Клифтом в главных ролях. То была первая крупная роль Клифта в кино, после которой он сделался «звездой», – и у меня есть веская причина об этом помнить.

Помните Тернера Ботрайта – покойного и не слишком оплакиваемого редактора журнала, моего первого ментора (и заклятого врага), которого обдолбанный латинос лупил до тех пор, пока у бедного старичка не остановилось сердце и глаза не выскочили из орбит?

Однажды утром – я тогда еще не впал у него в немилость – он позвонил мне и пригласил отужинать с его друзьями. «Небольшая вечеринка в тесном кругу – будет всего шесть человек. Собираемся в честь Монти Клифта. Видел его новую картину – “Красная река”?» Оказалось, он знает Клифта уже очень давно, с тех самых пор, когда актера – молодого и зеленого – взяла под крыло чета Лантов. В общем, я спросил Монти, кого бы он хотел видеть на вечеринке, и он сказал, что всегда мечтал познакомиться с Дороти Паркер. «Не дай боже, – подумал я, – Дотти стала такой алкашкой – в любой момент может рухнуть лицом в суп». И все-таки ей позвонил, и она сказала, что с радостью пришла бы, ведь она в жизни не видела таких красавцев, как Монти: «Да только я не могу, потому что обещала в этот вечер поужинать с Таллулой. А ты знаешь Таллулу: она меня зарежет, если я попробую отвертеться». Тогда я говорю: «Дотти, не беспокойся, я позвоню Таллуле и приглашу ее к нам на ужин». Так и вышло. Таллула сказала: «Приеду с удовольствием, д-д-дорогуша, только вот что: я уже пригласила Эстель Уинвуд, можно взять ее с собой?».

Ничего себе затея – собрать за одним столом трех этих грозных дам: Таллулу Бэнкхед, Дороти Паркер и Эстель Уинвуд! Боти пригласил гостей к семи тридцати, выделив часик на коктейли перед ужином, который приготовил сам: сенегальский суп, запеканка, салат, сырное ассорти и лимонное суфле. Я приехал пораньше, чтобы помочь с приготовлениями, но Боти – нарядный, в оливковом бархатном жакете – уже все сделал и был совершенно спокоен, оставалось только свечи зажечь.

Хозяин смешал для нас свой фирменный «мартини» – ледяной джин с капелькой перно.

– Без вермута. Лишь легкая нота перно. Этому старому фокусу меня научил Вирджил Томпсон.

Второй коктейль мы допили к восьми вечера – остальные гости к тому времени опаздывали уже больше, чем на час. Ладно скроенное самообладание Боти начало трещать по швам: он принялся грызть ногти, что абсолютно ему не свойственно. В девять он не выдержал: «Господи, что я наделал ! Ничего не знаю про Эстель, но остальные – отъявленные пьянчуги. Я пригласил на ужин трех алкашек! Ладно бы одну, но трех ! Они никогда не придут».

В дверь позвонили.

– Д-д-дорогуша! – воскликнула мисс Бэнкхед, извиваясь под норковой шубой цвета ее волнистых локонов. – Прости, ради бога. Это все таксист виноват! Перепутал адреса и привез нас к какому-то жуткому многоквартирному дому на Вест -сайде.

Мисс Паркер вставила:

– Бенджамин Кац. Так его звали. Таксиста.

– Ошибаешься, Дотти, – поправила ее мисс Уинвуд, пока дамы снимали пальто и шли следом за Боти в темную викторианскую гостиную, где в мраморном камине жизнерадостно потрескивали поленья. – Его звали Кевин О’Лири. Беднягу сморил ирландский вирус. Поэтому он и не знал, куда ехать.

– Ирландский вирус? – не поняла мисс Бэнкхед.

– Налакался, милочка, – ответила мисс Уинвуд.

– Ах, налакался, – вздохнула мисс Паркер. – Вот бы и мне налакаться!

Вообще-то наливать старушке уже не стоило – судя по ее неверной походке.

Мисс Бэнкхед распорядилась:

– Бурбон с водой. И бурбона не жалеть!

Мисс Паркер было сослалась на некий crise de foie [48] Печеночный криз ( фр. ). , но потом все же сказала:

– Ладно, выпью бокал вина.

Мисс Бэнкхед, приметив меня у камина, тут же метнулась в мою сторону; она была невысокого роста, однако из-за раскатистого голоса и несокрушимой внутренней силы казалась амазонкой.

– Итак, – молвила она, часто моргая близорукими глазками, – это и есть мистер Клифт, наша новая звезда?

Я сказал, что меня зовут П. Б. Джонс.

– Я никто, просто друг мистера Ботрайта.