Трумен Капоте - Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

– Мы почти на месте, чуешь, Дружок? – спрашивает она, словно мы приближаемся к океану.

Пахучие акры рождественских елей и остролиста и впрямь похожи на океан. Красные ягоды сверкают, будто китайские колокольчики; с громким карканьем на них опускаются вороны. Набив полные мешки зеленым и красным – хватит, чтобы украсить гирляндами добрую дюжину окон, – мы начинаем выбирать дерево.

– Оно должно быть вдвое выше мальчика, – размышляет вслух моя подруга, – чтобы мальчик не стащил звезду.

Мы присмотрели елочку вдвое выше меня, храбрую красивую дикарку – лишь на тридцатый удар топора она с протяжным скрипом валится на землю. Ухватив ее с двух сторон, как охотники – добычу, мы пускаемся в долгий обратный путь: приходится то и дело останавливаться и переводить дух. Но радость победы не дает нам унывать, а ядреный, морозный аромат хвои придает сил и гонит вперед. Немало комплиментов мы слышим в адрес нашей елочки, когда на закате выходим на красную глинистую проселочную дорогу, ведущую к городу; однако моя подруга хитрит и отвечает уклончиво на похвалы и расспросы прохожих о том, где мы раздобыли такое славное деревце. «Есть одно местечко», – только и бормочет она.

Вдруг рядом тормозит машина, из окошка высовывается богатая мельничиха и вопит:

– Двадцать монет за вашу чахлую елку!

Обычно моя подруга людям не отказывает – робеет, но тут даже она мотает головой:

– Мы бы ее и за доллар не продали.

Мельничиха не унимается:

– Доллар, чтоб меня! Пятьдесят центов – и это моя последняя цена. Опомнись, женщина, ты себе вторую точно такую же раздобудешь!

Моя подруга отвечает ласково и раздумчиво:

– Это вряд ли. Двух совсем одинаковых вещей на свете не бывает.

Наконец мы дома: Принцесса падает без ног у огня и с громким человечьим храпом спит всю ночь напролет.

На чердаке стоит сундук, а в сундуке хранится вот что: коробка с горностаевыми хвостами (остались от манто одной удивительной женщины, что снимала в нашем доме комнату), мотки лохматой, пожелтевшей от времени мишуры, одна серебряная звезда и короткая, видавшая виды, несомненно пожароопасная гирлянда с леденцовыми лампочками. Замечательные украшения, да только очень уж их мало: подруга моя хочет, чтобы елка «сверкала, точно окошко баптистской церкви», чтобы ее ветви гнулись под увесистыми снегами украшений. Но мы не можем себе позволить японские роскошества из местной лавки и поступаем как обычно: несколько дней кряду просиживаем за кухонным столом с ножницами, карандашами и цветной бумагой. Я рисую, а моя подруга вырезает: великое множество кошек, рыбок (потому что их проще всего рисовать), несколько яблок, арбузов, пару крылатых ангелов (их мы обклеиваем серебряной фольгой от шоколадок). Всю эту красоту мы вешаем на елку с помощью канцелярских скрепок и добавляем завершающий штрих: посыпаем ветви комочками хлопка (собранного еще в августе специально для этой цели). Окинув наше творение придирчивым взглядом, моя подруга хлопает в ладоши: «Ах, Дружок, нашу елочку прямо съесть хочется, правда?» Принцесса пытается съесть ангела.

Смастерив венки из ленточек и остролиста для всех выходящих на улицу окон, мы приступаем к изготовлению подарков для родни. Шарфики, окрашенные в технике узелкового батика, – для женщин, а для мужчин – домашний сироп с лимоном, лакрицей и аспирином, который надлежит принимать «при первых признаках простуды и после охоты». Когда приходит время готовить подарки друг для друга, мы расходимся по разным комнатам. Будь у меня деньги, я бы купил ей ножик с перламутровой ручкой, радио и целый фунт [77] 0,45 кг. вишни в шоколаде (однажды мы ее попробовали, и теперь моя подруга частенько говорит: «Господь свидетель, Дружок, я могла бы только этой вишней и питаться, и я не всуе поминаю Его имя!»). Но я мастерю для нее воздушного змея. Она бы хотела купить мне велосипед (и твердит об этом по любому поводу: «Жаль, я не могу, Дружок. Это ведь так скверно, когда не можешь купить себе то, что очень хочется, но в сто раз сквернее, когда не можешь купить любимому человеку то, что хочется ему ! Ужасно обидно. Когда-нибудь, Дружок, я раздобуду тебе велосипед. Не спрашивай как – украду, может»). Вместо этого она, конечно, мастерит мне воздушного змея – как и в прошлом, и в позапрошлом году. А до того мы дарили друг другу рогатки. И меня это полностью устраивает, ведь мы здорово навострились пускать змеев и чуем ветер, как заправские матросы; моя подруга добилась в этом еще больших успехов, чем я, и может поднять змея в небо даже при самом хилом ветерке, какой и облачко-то с места не сдвинет.

К сочельнику мы наскребаем на двоих пять центов и покупаем у мясника обязательный подарок для Принцессы: славную говяжью косточку, которую можно долго грызть. Кость, завернутую в веселенькую бумагу, мы подвешиваем на самую верхнюю ветку ели, рядом с серебряной звездой. Принцесса знает, что она там. Она сидит под елкой и смотрит наверх завороженно-голодным взором, не двигаясь с места. Даже отказывается идти вечером спать. Ее волнение сравнимо с моим: я кручусь в постели и без конца переворачиваю подушку, будто на дворе не зима, а знойная летняя ночь. Где-то кричит петух. Ложная тревога: солнце пока еще на другом конце света.

– Дружок, ты спишь?

Это моя подруга подает голос из спальни, которая расположена рядом с моей. Уже через мгновение она садится на краешек моей кровати, держа в руке зажженную свечу.

– Сна ни в одном глазу! – сообщает она. – Мысли скачут, как зайцы. Думаешь, мистер Рузвельт подаст к ужину наш кекс?

Мы укладываемся рядом, и она стискивает мою руку. Это значит: «Я тебя люблю».

– Ладошка у тебя так выросла, раньше была куда меньше. Если честно, мне не хочется, чтобы ты взрослел. Мы ведь все равно будем дружить, даже когда ты вырастешь?

Я отвечаю, что мы друзья навек.

– Мне так скверно на душе, Дружок. Я хотела купить тебе велосипед, даже пыталась продать камею, папин подарок. Дружок… – она медлит, словно ей очень стыдно, – я опять смастерила тебе воздушного змея.

Тогда я признаюсь, что тоже смастерил ей змея, и мы смеемся. Огарок свечи жжет пальцы и наконец потухает, обнажая свет звезд: звезды кружат за окном, будто видимые глазу рождественские гимны, и медленно, медленно умолкают на рассвете. Мы, видно, задремали; солнце окатывает нас, будто ледяной водой: мы вскакиваем с кровати, вытаращив глаза, а потом долго слоняемся без дела и ждем, когда проснутся остальные домашние. Моя подруга нарочно роняет на пол чайник. Я исполняю чечетку у закрытых дверей. Один за другим из спален выползают родственники, и вид у них такой, словно они хотят нас убить – хотят, да не могут, сегодня ведь Рождество! Итак, сперва у нас роскошный завтрак: на столе чего только нет, от сладких овсяных лепешек и жареной бельчатины до кукурузной каши и меда в сотах. Еда поднимает всем настроение – всем, кроме нас с подругой. Нам так не терпится развернуть подарки, что кусок в горло не лезет.