Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Все поселение вышло на берег. Молча, как это принято у малайцев, уставившись на бросившую посреди реки якорь «Сисси», они дивились пароходу, словно явлению ангела. Старики разве что слышали о таких судах, да и из молодых мало кто такие видел. В полном одиночестве Дэвидсон прогуливался по тропинке вдоль леса, но, почувствовав дурной запах, решил, что дальше идти не следует.

Пока он стоял, утирая лоб, до него донеслось восклицание: «Боже мой! Да это же Дэви!»

У Дэвидсона, как он потом рассказывал, от этого возбужденного голоса челюсть упала, что твой якорь. «Дэви» его называли товарищи его младых дней – уже много лет он не слышал этого обращения. Он изумленно оглянулся и увидел, как из высокой травы, в которой едва виднелась крыша маленькой хижины, вышла белая женщина.

Только представьте себе его удивление: в диком месте, которого даже на карте не найти, в поселении беднее самой нищей малазийской деревни, из зарослей травы выходит белая женщина, шурша причудливым чайным платьем из выцветшего розового атласа, с длинным шлейфом и потертой кружевной отделкой. Ее глаза чернели как угольки на болезненно бледном лице. Дэвидсону показалось, что это сон, бред. Из деревенской грязевой ямы (а именно ее отвратительный запах учуял Дэвидсон немногим ранее) с громким фырканьем выскочила пара буйволов. Охваченные паникой от такого явления, они унеслись прочь, с треском ломая кусты.

Женщина подошла ближе и, протянув руки, положила их на плечи Дэвидсону. «Вот это да! Ты ни капли не изменился. Все тот же Дэви», – воскликнула она и безудержно рассмеялась.

Ее смех подействовал на Дэвидсона как гальванический удар на покойника. Каждый мускул его содрогнулся. «Хохотушка Анна», – произнес он, как завороженный.

«Все, что от нее осталось, Дэви. Все, что от нее осталось».

Дэвидсон взглянул на небо; но воздушного шара, с которого она могла бы сюда свалиться, там не оказалось. Опустив глаза, он уперся рассеянным взглядом в ребенка, вцепившегося темной лапкой в розовое атласное платье – он выбежал за ней из травы. Увидь Дэвидсон перед собой живого чертенка, он не вытаращился бы на него так, как на этого мальчугана в грязной белой рубашке и рваных штанишках. Круглая голова в густых каштановых кудряшках, очень загорелые ноги, веснушчатое лицо и веселые глаза. Когда мать сказала ему поприветствовать джентльмена, он добил Дэвидсона, обратившись к нему по-французски.

«Bonjour».

Придя в себя, Дэвидсон молча посмотрел на женщину. Она отослала ребенка обратно к лачуге. Когда тот скрылся в траве, она развернулась к Дэвидсону и попыталась заговорить, но после слов: «Это мой Тони», – разразилась долгими рыданиями. Ей пришлось опереться на плечо Дэвидсона. Одолеваемый глубоким сочувствием, он встал как вкопанный там, где она ему повстречалась.

Вот это встреча, да? Бамц послал ее посмотреть, что это за белый высадился на берег. А она узнала его, хоть и не видела его много лет с тех пор, как юный Дэвидсон сам занимался добычей жемчуга, водился с Гарри Ныряльщиком и прочими – самый спокойный в той компании изрядных дебоширов.

Перед тем как вернуться на борт парохода, Дэвидсон выслушал почти всю историю Хохотушки Анны, а по дороге к берегу пообщался даже с самим Бамцом. Она сбегала за ним в хижину, и тот вышел вразвалочку, руки в брюки, с невозмутимым и небрежным видом, под которым скрывал свою склонность к подобострастию. Да-а-а-а уж. Он подумывал осесть здесь, вместе с ней – и он кивнул на Хохотушку Анну, которая стояла рядом, простоволосая, изможденная и ужасно взволнованная.

«Мне не нужно ни румян, ни красок, Дэви, – вмешалась она, – только бы ты сделал то, что он хочет. Ты знаешь, я всегда была готова поддержать своего мужчину – просто никто не давал мне такой возможности».

Дэвидсон нисколько не сомневался в ее искренности. А вот в добросовестности Бамца сомнения были. Бродяге хотелось, чтобы Дэвидсон пообещал заходить в Мирру более или менее регулярно. Бамцу, как ему самому казалось, открылась возможность подзаработать на ротанге – если бы только было какое-нибудь надежное судно, чтобы доставлять товары на обмен и вывозить его продукт.

«У меня есть небольшая сумма, чтобы начать дело. Люди надежные».

На туземном прау он добрался до места, где его никто не знал, и своими мягкими манерами, а также искусством плести байки, от которых у местных дух захватывало, он сумел снискать расположение вождя.

«Совет Оранг-Кая дал мне пустой дом и сказал, что я могу оставаться здесь сколько захочу», – добавил Бамц.

«Соглашайся, Дэви! – внезапно взмолилась женщина. – Подумай о бедном ребенке».

«Видали этого типчика?» – спросил завязавший бродяга, и участие, которое послышалось в его голосе, заставило Дэвидсона смягчить взгляд.

«Да, я займусь этим», – сказал он. Он думал было выдвинуть условие, чтобы Бамц обращался со своей женщиной как подобает, но излишняя деликатность, а также убеждение, что слово людей его сорта ничего не стоит, остановили Дэвидсона. Анна прошлась с ним немного по тропинке, и все время взволнованно говорила.

«Это для малыша. Думаешь, я могла бы оставить его при себе, если бы мне пришлось обивать пороги в городе? Здесь он никогда узнает, кем была его мать. К тому же Бамц его любит. Он правда к нему привязан. Мне остается только благодарить Бога за это».

От одной мысли, что есть существо, падшее настолько низко, чтобы благодарить Бога за благосклонность и расположение Бамца, Дэвидсон содрогнулся.

«А ты уверена, что сможешь здесь жить?» – заботливо спросил он.

«А что? Ты же знаешь, я всегда держалась за мужчин несмотря ни на что, пока сама им не надоедала. Теперь взгляни на меня! Но в душе я такая же, как прежде. Я была честна с каждым из них, но мужчины почему-то всегда от меня уставали. О, Дэви! Как же Гарри мог меня бросить! Это он сбил меня с пути».

Дэвидсон сказал, что Гарри Ныряльщик умер несколько лет назад. Может быть, она уже слышала.

Жестом она дала понять, что слышала, и в молчании дошла с Дэвидсоном почти до самого берега. Потом она сказала, что их встреча напомнила ей старые времена. Она не плакала уже много лет. Она вообще не из плаксивых. Но когда ее снова назвали Хохотушкой Анной, она разрыдалась, как дурочка. По-настоящему она любила только Гарри. Остальные…

Она пожала плечами. Анна была верна сменявшим друг друга партнерам ее печальных приключений и гордилась этим. Она никогда не обманывала никого из них. О таком друге можно только мечтать. Но мужчины действительно от нее уставали. Они не понимали женщин. Она считала, что это в порядке вещей.

Дэвидсон пытался аккуратно предостеречь ее относительно Бамца, но она прервала его. Ей известно, что такое мужчины. Она знает, что такое этот Бамц. Но с ее сыном он ладит очень хорошо. И Дэвидсон с готовностью ретировался, сказав себе, что теперь уж бедная Хохотушка точно не питает никаких иллюзий. Она крепко сжала его руку на прощанье.