Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

«Женщины любого возраста, — подумал он, — обладают способностью дать мужчине понять, что он гнусно их бросил, даже если бедняге всего-навсего понадобилось выйти на угол за пачкой сигарет».

— Энн, — оживился Крейг, — у меня идея. Пока я буду в отъезде, почему бы тебе не перебраться на мыс Антиб? Пляж там куда лучше, и ты можешь пользоваться домиком Мерфи, и…

— Я не нуждаюсь в опекунах, — отчеканила Энн.

— Я вовсе не это имел в виду, — возразил он, хотя только теперь сообразил, что именно это и было у него на уме. — Просто думал, тебе там больше понравится и будет с кем поговорить…

— Я сама найду, с кем поговорить, — перебила дочь. — Кроме того, я хотела посмотреть как можно больше фильмов. Странно, что я люблю кино. И ненавижу то, что оно творит с людьми, которые его делают.

Автомобиль, проезжавший по набережной, сбавил скорость. В нем сидели две женщины. Одна, та, что была ближе, призывно улыбнулась. Крейг никак не отреагировал, и машина набрала ход.

— Это проститутки, верно? — заинтересовалась Энн.

— Да.

— В храмах Древней Греции, — пояснила она, — проститутки отдавались незнакомым мужчинам перед алтарями.

— С тех пор алтари сильно изменились, — пробурчал Крейг. Гейл предупреждала, что Энн не следует ходить по улицам ночью одной. Ей следовало бы добавить: «Не ходите и с отцом». В конце концов даже проститутки обязаны соблюдать какие-то правила!

— Ты когда-нибудь ходил к проститутке? — не отставала Энн.

— Нет, — солгал он.

— Будь я мужчиной, пожалуй, поддалась бы соблазну попробовать.

— Зачем?

— Только раз, чтобы узнать, каково это.

Крейг вспомнил книгу, прочитанную в молодости. «Юрген» Джеймса Бранча Кабелла. Прочел потому, что в обществе она считалась верхом неприличия. Герой любил повторять: «Меня зовут Юрген, и я пробую каждый напиток всего лишь раз». Бедняга Кабелл, он так уверен в собственной непреходящей славе!

«Скажите черни, я Кабелл бессмертный!» — провозглашал он с высоты, как ему казалось, вечного и надменного величия. Бедняга Кабелл, мертвый, забытый, сброшенный со счетов еще при жизни, теперь мог бы найти утешение в том, что много лет спустя целое поколение живет согласно губительному кредо его героя, пробует любой напиток лишь однажды, любой наркотик лишь однажды, любое политическое убеждение, любую женщину. Любого мужчину…

— Может, — кивнула Энн на удалявшиеся габаритные огни машины, — это помогло бы мне кое в чем разобраться.

— В чем именно?

— В любви, например.

— Ты считаешь, что любовь нуждается в определении?

— Разумеется. А ты так не считаешь?

— В общем, нет.

— Значит, повезло, — констатировала она, — если только ты действительно в это веришь. Как по-твоему, у них роман?

— У кого? — спросил Крейг, прекрасно понимая, кого она имеет в виду.

— У Гейл и Йана Уодли.

— Почему ты спрашиваешь?

— Сама не знаю, — пожала плечами Энн. — По тому, как они ведут себя друг с другом. Словно между ними что-то есть.

— Нет, не думаю.

По правде говоря, он просто отказывался так думать.

— Она современная девушка, эта Гейл, правда, папа?

— Уж и не знаю, что теперь подразумевается под словом «современный», — покачал головой Крейг.

— Сама выбрала себе дорогу, ни от кого не зависит, — перечислила Энн. — Красива — и при этом не задается. Конечно, я только сегодня познакомилась с ней и могу ошибаться, но у меня такое чувство, словно она может заставить людей плясать под свою дудку.

— Думаешь, она мечтала, чтобы Уодли вывернуло наизнанку, и все потому, что он вел себя как последний дурак?

— Возможно, — кивнула Энн. — Подсознательно. Он ей небезразличен, и она хочет, чтобы он сам увидел, в какой зашел тупик.

— По-моему, ты чересчур высокого о ней мнения.

— Вероятно. Все же мне хотелось быть похожей на нее. Видишь ли, «современная» означает, что она знает, чего хочет. И умеет этого добиться. Причем на собственных условиях, — выпалила Энн и, немного помолчав, добавила: — У тебя с ней роман?

— Нет! Откуда ты взяла?

— Просто показалось, — уклончиво обронила она и поежилась. — Становится холодно. Пожалуй, вернемся-ка в отель, и я пойду спать. Слишком насыщенный день.

Но когда они вернулись в отель, Энн решила, что спать слишком рано, и поднялась в номер к отцу, выпить на ночь. Кроме того, она хотела взять у него экземпляр сценария. Крейг, разливая виски с содовой, иронически подумал, что, если Гейл постучит именно в этот момент, они смогут уютно посидеть по-семейному. Можно было бы начать веселье с таких слов: «Гейл, Энн хочет задать вам несколько интересных вопросов».

Гейл, возможно, ответила бы на каждый, и во всех подробностях.

Энн недоуменно разглядывала титульный лист рукописи.

— Кто этот Малкольм Харт? — удивилась она.

— Человек, которого я знал на войне. Он погиб.

— Ты, кажется, сказал, что сам написал сценарий.

— Так и есть.

Он уже жалел, что проболтался по дороге из аэропорта. Теперь приходится объясняться.

— Почему же здесь стоит другое имя?

— Можешь назвать это моим nom de plume. [38] псевдоним (фр.).

— Зачем тебе nom de plume?

— По деловым соображениям, — пояснил он.

Энн скорчила гримаску.

— Стыдишься его? — поддела она, постучав пальцем по рукописи.

— Не знаю. Пока не знаю.

— Мне это не нравится, — решительно заявила Энн. — Что-то тут не так.

— По-моему, ты преувеличиваешь.

Он был смущен оборотом, который приняла беседа.

— Это старая и благородная традиция. Вспомни, прекрасный писатель по имени Сэмюел Клеменс подписывал свои работы «Марк Твен».

Судя по неодобрительно поджатым губам, он ее не убедил.

— Я скажу тебе правду, — снова начал он. — Все происходит от неуверенности в себе, а если еще откровеннее — от страха. Я никогда ничего не писал раньше и не имею ни малейшего понятия, хорошо получилось или плохо. Пока кто-то не выскажет своего мнения, я чувствую себя в безопасности, скрываясь под чужим именем. Неужели не понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Энн, — но все же считаю, что это неправильно.

— Позволь мне самому судить, что правильно и что неправильно, Энн, — деланно-твердым тоном оборвал он. В конце концов, на этом этапе жизни он не собирается жить по указке своей двадцатилетней дочери, с ее негибкой, стальной твердости совестью.

— Ладно, — обиженно бросила Энн, — если не хочешь, чтобы я говорила все, что думаю, мне лучше заткнуться.

Она положила сценарий на стол.

— Энн, дорогая, — мягко сказал он, — разумеется, я хочу, чтобы мы говорили по душам. В таком случае и я имею право высказать свое мнение. Справедливо?

— Ты считаешь меня наглым отродьем? — улыбнулась Энн.

— Иногда.

— Наверное, так и есть. — Она поцеловала его в щеку. — Иногда. — И, подняв стакан, пожелала: — Будем здоровы.