Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Джесс, — выговорила она, удерживая своего спутника. — Рада видеть тебя.

Крейг встал. Уодли последовал его примеру.

— Это мой жених, Филип Робинсон. — Крейг от души понадеялся, что только он один расслышал предостерегающие нотки в слове «жених». — Мистер Джесс Крейг.

Крейг пожал Робинсону руку и представил остальных. Энн встала. Гейл продолжала сидеть. Крейг снова пожалел, что на Энн такое бесформенное платье. Рука мужчины оказалась сухой и гладкой. Он расплылся в неспешной, теплой, типично техасской улыбке человека, большую часть жизни проведшего на свежем воздухе. Совсем не похож на бизнесмена, занятого производством каких-то штучек, как описала его Натали.

— Похоже, Натали в этом городе знает всех и каждого, — покачал головой Робинсон, нежно касаясь руки Натали. — Не успеваю запоминать имена. Я, кажется, видел ваши картины, мистер Крейг.

— Надеюсь, — кивнул Крейг.

— «Два шага до дома», — немедленно напомнила Натали. — Это его последняя картина.

Добрая душа, ей всех хотелось защитить!

— Ну разумеется! — воскликнул Робинсон.

Какой глубокий, уверенный голос!

— Мне очень понравилось.

— Спасибо, — поблагодарил Крейг.

— Я не ослышался? — обратился Робинсон к Уодли. — Вы действительно писатель?

— Был когда-то, — буркнул Йан.

— Не представляете, с каким наслаждением я читал вашу книгу!

— Которую? — безжалостно допытывался Уодли.

Робинсон немного смутился.

— Ну… — промямлил он, — ту, что про мальчика… который вырос на Среднем Западе, и…

— Мой первый роман, — вздохнул Уодли, садясь. — Я написал его в пятьдесят третьем.

— Пожалуйста, садитесь, — торопливо разрешила Натали.

Энн села, но Крейг остался стоять.

— Нравится вам в Каннах, мистер Робинсон? — осведомился он, переводя опасный разговор о литературе на банальную тему туризма.

— Видите ли, я уже бывал здесь, — пояснил Робинсон, — но впервые вижу, так сказать, фестивальную кухню. И все благодаря Натали. Совершенно другое впечатление. — Он отечески похлопал ее по руке.

«Ты даже не представляешь, насколько прав, братец», — подумал Крейг, учтиво улыбаясь.

— Нам пора, милый, — смешалась Натали. — Дама нас ждет.

— Надеюсь, еще увидимся, — пообещал Робинсон. — С вами, мистер Крейг, и вашей прелестной дочерью. С вами, мистер Уодли, и вашей…

— Я не его дочь, — сообщила Гейл, жуя листик сельдерея.

— Она не поддается определению, — враждебно уколол Уодли.

Робинсон, очевидно, не был глуп, потому что лицо его вмиг посуровело.

— Желаю приятного ужина, — обронил он и последовал за Натали к столику, приготовленному для них.

Крейг наблюдал за Натали, проходившей между рядами легким, танцующим шагом, который он будет помнить до конца жизни. Тонкая, элегантная, созданная для того, чтобы радовать мужской глаз, возбуждать мужские желания. Отважная и лукавая.

Неудивительно, что в подобном месте перед глазами всплывают сцены из прошлого, с новой силой возвращается ностальгия, чтобы стать, пусть и ненадолго, частью настоящего. Глядя на Натали Сорель, прелестную и незабываемую, навсегда уходившую от него с другим мужчиной, Крейг гадал, какой каприз судьбы повелел, чтобы сегодня на него предъявила права часть его прошлого, воплощенная в Йане Уодли вместо Натали Сорель?

Садясь, он почувствовал на себе понимающий насмешливый взгляд Гейл Маккиннон.

— «Я не ослышался?» — передразнил Робинсона Уодли, подражая тягучему техасскому выговору. — «Вы действительно писатель?»

— Потише, — предупредил Крейг. — Зал слишком маленький.

— «Не представляете, с каким наслаждением я читал вашу книгу», — с горечью повторил Уодли. — Я пишу вот уже двадцать лет, накропал восемь книг, а он, оказывается, любит мою книгу!

— Успокойся, Йан, — повторил Крейг.

Но вино уже ударило Йану в голову.

— Почему всегда вспоминают о первой? Той, которую я, видите ли, создал, едва научившись писать собственное имя! Мне так осточертело слышать о ней, что, пожалуй, в следующий день рождения устрою ее публичное сожжение на площади.

Он налил полный бокал, расплескивая вино по скатерти.

— Если вам станет от этого легче, — вмешалась Энн, — мой преподаватель английского сказал, что, по его мнению, ваша вторая книга — лучшее из всего, что вы написали.

— Провались он, ваш преподаватель, — отмахнулся Уодли. — Что он понимает?!

— Многое! — вызывающе бросила Энн. Крейга обрадовало, что его дочь обладает одним из редчайших качеств — не пасовать перед авторитетами. — А еще он сказал…

— Что же именно? — полюбопытствовал Уодли. — Умираю от желания поскорее услышать.

— Он считает, что книги, написанные вами после отъезда за границу, довольно неудачные. — Энн вздернула подбородок знакомым с детства движением, когда еще совсем ребенком она упрямилась и своевольничала. — Что вы зарываете свой талант в землю, работаете вполсилы, и вам следовало бы вернуться в Америку…

— Он так и сказал?

— Так и сказал.

— И вы с ним согласны? — ледяным, мертвенно-спокойным голосом вопросил Уодли.

— Абсолютно.

— Ну и провалитесь с ним заодно, — прорычал Уодли.

— Если будешь разговаривать в подобном тоне, — взорвался Крейг, — мы немедленно уходим!

Он знал, что Уодли невыносим во хмелю и в пьяном виде предается самоуничижению, что Энн коснулась самого больного места, но не желал подвергать дочь приступам безрассудной ярости чужого человека.

— Бросьте, Йан, — прошипела Гейл. — Нельзя же воображать, что мы вечно сможем тонуть в любви окружающих! Да будьте же взрослым мужчиной, черт возьми! Оставайтесь писателем, профессиональным писателем, или зарабатывайте на жизнь чем-то еще!

Крейг был уверен, что, произнеси такие слова он, бури бы не миновать. Но Уодли моргнул, тряхнул головой, словно выбираясь на берег из прибоя, и ухмыльнулся.

— Устами детей, — пробормотал он. — Простите, друзья. Надеюсь, вы хорошо проведете время… Хочу еще рыбы. Официант…

Он вежливо махнул рукой официанту, пробегавшему мимо с исходившей паром супницей.

— Закажем суфле на десерт? — спросил он, на глазах превращаясь в гостеприимного хозяина. — Насколько я знаю, против здешнего суфле никто не может устоять. «Гран Марнье» или шоколадное?

Крейг увидел, как в зал ворвался Мерфи с обычным видом вышибалы, бросившегося разнимать драчунов. Сзади маячили Соня Мерфи, Люсьен Дюллен и Уолтер Клейн.

Ну вот, кочующие племена сошлись, и вожди собрались на переговоры. Слишком долго он жил в Голливуде, чтобы удивиться дружеской встрече людей, которые в обычное время костерят друг друга на чем свет стоит. В этом узком мирке самой жестокой конкуренции нельзя обрывать каналы связи. Можно биться об заклад, Мерфи словом не обмолвится Клейну о том, что читал «Три горизонта», а Клейн не проговорится Мерфи, что сценарий лежит у него на столе. Принцы — народ скрытный и осуществляют рокировку войск только под покровом ночи.