Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Посмотрю, что там в программе, — пробормотал Крейг.

— Обязательно придем, — пообещала Энн. — Пойдем нырнем напоследок.

Он смотрел вслед девушкам — высокой и маленькой, энергичным, юным, чьи стройные силуэты четко обрисовались на фоне вечернего неба. Они быстро пробежали по песку и бросились в море. Он с удивлением отметил, что Уодли почти не отстал от них и, вздымая пенные брызги, тоже плюхнулся в воду.

Крейг медленно поднялся с пляжа на набережную и только успел ступить на мостовую, как его едва не сбила машина. Раздался скрежет тормозов, и полицейский заорал на него. Крейг вежливо улыбнулся ему, словно извиняясь за то, что его едва не прикончили.

Беря у портье ключ, он спросил, нет ли ему писем. Ни одного. Клейн не звонил. Крейг твердил себе, что еще слишком рано. В прежние времена, когда Джесс Крейг посылал кому-то сценарий, ответа не приходилось ждать и трех часов.

По дороге к лифту он встретил Рейнолдса со свежей повязкой на голове. Огромный желто-зеленый отек почти закрывал глаз, вся щека в порезах, на которых запеклась кровь, будто его тащили физиономией вниз по битому стеклу.

— Я ищу Гейл, — не здороваясь, выпалил он. — Вы ее видели?

— Плывет в направлении Туниса, — сообщил Крейг. — Как вы себя чувствуете?

— Примерно так же, как выгляжу.

— В кинобизнесе лишняя осторожность никогда не вредит, — посоветовал Крейг и ступил в лифт.

В любой компании, пусть и самой маленькой, бывает один человек, становящийся ядром притяжения, центром всеобщего внимания, причиной существования этого общества как живого организма, а не просто сборища не связанных между собой эго. В эту ночь таким центром, по мнению Крейга, стала Гейл Маккиннон. Энн, не скрывая, восхищалась ею, живо реагируя на каждое сказанное слово, и обращалась к Гейл куда чаще, чем к остальным, и, даже говоря с Крейгом или Уодли, посматривала на Гейл, словно ожидая ее одобрения или осуждения.

По дороге из отеля в ресторан Крейга забавляло и отчасти раздражало то очевидное обстоятельство, что Энн сознательно или бессознательно подражала деловитой размашистой походке Гейл. Так или иначе, это все же лучше, чем плестись ссутулившись, как обычно делала Энн.

Для Уодли Гейл представляла благодарную аудиторию. Последнее время он явно испытывал недостаток в слушателях и теперь вовсю распустил хвост.

Что же до самого Крейга, он ни за что не пришел бы сюда, если бы не Гейл. Вот так. Именно. Наблюдая за ней, он все отчетливее сознавал, что кино не единственная вещь, к которой его влечет. Он считал, что пришел сюда освободиться раз и навсегда.

Сегодня он в основном молчал, предоставляя беседовать другим. Когда в разговор вступала Гейл, он втайне прислушивался, ожидая намека, понятного лишь им двоим сигнала, осторожного обещания на грядущую ночь, недвусмысленного отказа. Но не дождался ничего.

Он пообещал себе, что завтра же забудет ее в объятиях Констанс.

Уодли по собственному желанию разыгрывал хозяина стола, заказывал вино, советовал девушкам, какие блюда выбрать. Они приехали в старый порт, в тот ресторанчик, где Крейг как-то видел Пикассо. Крейг подумал, что если Уодли и счет оплатит, то вряд ли доберется до Тулона, не говоря уж о Мадриде.

Уодли, как всегда, неумеренно пил, но внешне пока это никак не сказывалось. Сегодня, как ни странно, он был хорошо одет: в безупречный серый костюм, рубашку «оксфорд» [36] Рубашка из специальной ткани типа рогожки. , туго застегнутую под двойным подбородком. Дополнял наряд полосатый галстук.

На Гейл были розовые обтягивающие чесучовые брюки и тонкая шелковая блузка. Волосы она забрала наверх, и теперь ее головка казалась очаровательно-взрослой, что совершенно не вязалось с хрупкой юной шеей.

Бедняжка Энн напялила отвратительное широкое платье из желтого органди, чересчур короткое для ее длинных ног, что придавало ей неуклюжий, нелепый вид школьницы, неудачно вырядившейся на первый бал.

Ресторан еще не был полон, но Крейг, заметивший таблички на пустых столиках, понял, что скоро здесь будет битком набито. Он надеялся, ради Энн, что один из столиков зарезервирован для Пикассо.

В ресторане появились двое молодых людей, с львенком и «Полароидом», одни из тех, которые работали на набережной Круазетт и в ближайших кафе. Они приблизились было к столику, но Крейг взмахом руки велел им удалиться.

— За такие деньги могли бы избавить нас от львов, — проворчал он.

Но Уодли взял львенка и поставил на стол между Гейл и Энн.

— Снимите их с царем зверей, — велел он. — Я всегда питал слабость к укротительницам львов. Грезил о том, как занимаюсь любовью внутри клетки в кресле с женщиной, обтянутой расшитым блестками трико.

Типичный Уодли! Не постесняется поставить человека в неловкое положение перед собственной дочерью!

Фотограф делал один снимок за другим. Вспышки блица нервировали львенка, и тот тихо рычал. Гейл, забавляясь его детской яростью, погладила малыша.

— Приходи, когда подрастешь, сынок, — попросила она.

— Я где-то слышал, — заметил Крейг, — что они через месяц-другой погибают. Не могут вынести такого обращения.

— А кто может? — вставил Уодли.

— Ну, папа! Не порть веселья! — заныла Энн.

— Я сторонник экологов, — настаивал Крейг. — И хочу сохранить баланс львиного населения во Франции. Каждый год львы должны съедать определенное количество французов.

Фотограф протянул им снимки. Цветные. Темные волосы Гейл и светлая грива Энн составляли пикантный контраст, а рыжеватый львенок, скалившийся между бокалами, смотрелся весьма эффектно. На глянцевитом фото Энн, если не считать цвета волос, казалась поразительно похожей на мать. У Крейга защемило сердце.

Помощник фотографа подхватил львенка, и Уодли, щедро расплатившись, отдал один снимок Энн, а другой — Гейл.

— Когда я окончательно поседею, одряхлею и буду дремать на солнышке в какой-нибудь особенно паршивый день, подзову одну из вас к своему креслу-качалке и попрошу показать мне снимок. Чтобы вспомнить о той счастливой ночи, когда я был молод. Ты заказал вина, папаша?

Уодли как раз наливал вино, когда Крейг увидел входившую в зал Натали Сорель под руку с изысканно одетым мужчиной с серебристой шевелюрой. На взгляд Крейга, спутнику Натали было лет пятьдесят пять — шестьдесят, и это при всех стараниях парикмахера, массажиста и лучших портных. Натали, в платье, специально сшитом, чтобы подчеркнуть ее тонкую талию и изящные бедра, выглядела рядом с ним хрупкой и беззащитной.

Владелица ресторана повела парочку вглубь зала, так что им волей-неволей пришлось пройти мимо столика Крейга. Крейг заметил, как Натали, метнув на него взгляд, поспешно отвела глаза, словно колеблясь: останавливаться или нет. В последнюю минуту она все же решилась.