Бетти Смит - Милочка Мэгги

Все говорили, что не могли припомнить ноября холоднее, чем выдался в том году. В один из самых промозглых дней, когда дул такой ледяной ветер, что замерзали даже волоски в ноздрях, отец Фрэнсис отправился навестить нескольких прихожан. Ближе к вечеру пошел ледяной дождь. Отец Фрэнсис вернулся домой в промокших ботинках и с четырьмя долларами и тридцатью центами пожертвований на уголь для приходского дома. Молодой священник снял с себя мокрый шарф с мокрым пальто и мокрые ботинки. Сунув ноги в тапочки, он спустился вниз подбросить в печной обогреватель угля и выгрести золу.

— Если мы ляжем спать сразу же после ужина и молитвы, — предложил отец Фрэнсис, — то сможем сэкономить на угле.

— Нет, — возразил отец Флинн. — Этой ночью мы можем пригодиться. Холода держатся уже слишком долго, и кто-то из стариков может умереть, поэтому мы должны быть наготове.

— Тогда мне лучше просушить обувь. — Отец Фрэнсис набил ботинки скомканной бумагой. Это была его единственная пара. — Доктор заходил?

По сложившейся доброй традиции в случае, если кому-то из прихожан случалось серьезно заболеть, один из районных докторов сообщал об этом священнику, раввину или методистскому пастору по телефону или лично.

— Нет, не заходил. Но, помяните мое слово, сегодня ночью за мной пришлет Патрик Деннис Мур. Уже лет десять подряд, когда наступают холода и выпадает снег, ему кажется, что он умирает, и он взывает к Церкви. Что ж, однажды наступит и его час.

Так и вышло! Когда священники ужинали, прибежал соседский мальчишка и сказал, что его прислала Милочка Мэгги, потому что ее отец умирает и просит священника. Бедный отец Фрэнсис вытащил бумагу из непросохших ботинок и с дрожью натянул непросохшее пальто.

Когда отец Фрэнсис с отцом Флинном вышли из дома, пошел снег. «Ах!» — вздохнул про себя отец Флинн. Но вслух ничего не сказал. Милочка Мэгги, бледная и притихшая, встретила их у двери со свечой в руке. Она преклонила колени и проводила их в дом, как положено, и провела наверх в отцовскую комнату. На прикроватном столике уже стояло распятие, свечи и все остальные необходимые предметы.

Как и в другие годы, кровать была застелена свежей простыней, а на лице Пэта виднелись следы засохшей крови от неловких брадобрейных усилий Милочки Мэгги.

Пэт тут же открыл рот.

— Простите меня, отцы мои, за то, что заставил вас прийти в такую погоду.

«И мне бы вполне хватило и одного из вас».

— Но мне недолго осталось на этом свете, и перед уходом я хочу примириться с Господом и Церковью.

— Значит, ты готов, сын мой? — спросил молодой священник того, кто годился ему чуть ли не в деды. И в этом не было ничего абсурдного. Молодой священник приходился старику духовным отцом.

— Страховки на похороны хватит. А в банке есть чуток денег, чтобы оплатить заупокойные мессы и вызволить меня из чистилища, когда меня не станет. — Никто, кроме отца Флинна не заметил, что Пэт сделал ударение на слове «когда».

— Пусть тебя больше не заботят мирские дела, — сказал отец Фрэнсис. — Приготовь дух свой, — он достал из черной кожаной сумки столу [69] Шелковая лента, облачение католического священника. .

«Он мне поверил!» — в панике подумал Пэт.

Милочка Мэгги заплакала. Отец Флинн тронул ее за руку со словами:

— Пойдем, дитя мое, — и они пошли к выходу.

— Святой отец, куда же вы? — Пэт уже по-настоящему испугался.

— Вниз. Оставляю вас в добрых руках отца Фрэнсиса, сын мой. — Дверь за его дочерью и отцом Флинном закрылась.

Пэт слышал их голоса в коридоре. До него донеслось всхлипывание Милочки Мэгги и приглушенные слова священника: «…быстрое выздоровление или счастливая смерть».

«Они все мне верят, — в отчаянии думал Пэт. — А я всего-то хотел поведать священнику о своих страданиях».

Отец Флинн заметил, что кухня Милочки Мэгги была свежевымыта. На кухонном столе лежала свежая клеенка. Ситцевые занавески, прикрывавшие уродливые встроенные раковины из мыльного камня, были свежевыстираны, накрахмалены и отглажены. В доме вкусно пахло готовкой, и — пусть печной обогреватель и делал свое дело — в очаге пылал чудесный огонь, а на краю плиты стоял на медленном огне кофейник.

Когда Милочка Мэгги наливала ему кофе, отец Флинн заметил в одной из ее каштановых кос серебристую прядь. Несмотря на это, она была полна радостного предвкушения, закономерно приглушенного наличием в доме умирающего, будь то настоящего или мнимого. Она вся сияла — как невеста в ожидании жениха.

— Маргарет, доктор уже заходил?

— Папа не позволил бы мне его вызвать.

— Когда он слег?

— После ужина. И он так хорошо поел. Потом попросил чистую ночную рубашку и лег в постель. Попросил меня его выбрить. Сказал, что слишком слаб. Потом сказал послать за вами, потому что чувствует, что умирает.

— Как и в прошлом году.

— Как и в прошлом году, и во все предыдущие с первым снегом. Я боюсь не воспринимать это всерьез, потому что каждый раз мне кажется, что это по-настоящему — Милочка Мэгги смахнула набежавшую слезу.

— Когда возвращается твой муж?

— Я жду его каждый вечер.

Милочка Мэгги со священником еще немного поговорили. Она поделилась с ним забавными историями про детей, заставив его улыбнуться. Через какое-то время к ним спустился отец Фрэнсис.

— Больной отдыхает, — сообщил он.

— Поднимусь, взгляну на него, — сказал отец Флинн. — Маргарет, почему бы тебе не показать отцу Фрэнсису своих детей?

Милочка Мэгги провела молодого священника в спальню, где спали двое старших мальчиков. Потом она отвела его в бывшую комнату Денни, где в колыбельке спал младенец. Дети пахли чистотой и свежестью, на всех были свежевыстиранные и отглаженные ночные рубашки. В комнатах было бедно, но безупречно чисто.

Вернувшись на кухню, Милочка Мэгги обратила внимание священника на полку во всю длину стены. На ней в ряд стояли тяжелые фарфоровые пиалы — в количестве трех штук, — три ложки, три кружки и три банана. На краю плиты стояла на медленном огне большая кастрюля с овсянкой. Милочка Мэгги пояснила, что утром она наполнит пиалы горячей овсянкой, добавит молоко и сахар, порежет в каждую банан, и это — вместе с тремя кружками подогретого молока — будет завтрак для троих малышей.

— Ведь я все делаю как надо, святой отец? — с тревогой в голосе спросила Милочка Мэгги. — То, как я забочусь о мальчиках из приюта?

На отца Фрэнсиса снизошло откровение. Теперь он знал, что в грядущие годы перед его взором не раз встанет непрошеная картина: три кружки, три ложки, три пиалы и три банана. И откровение сообщило ему, что всякий раз при этом ему захочется разрыдаться — точно так, как сейчас. Но заговорил он бесстрастно и рассудительно: