Бетти Смит - Милочка Мэгги

Когда Уидди женился и переехал с Грейси в Бей-Ридж [21] Район на юго-западе Бруклина. , Лотти даже не успела почувствовать одиночества. Милочка Мэгги тут же заняла место ее сына. Она стала навещать Лотти каждые выходные. Лотти кормила ее эклерами, профитролями и неаполитанским тортом [22] Бисквитный торт из трех разноцветных слоев — шоколадного, ванильного и клубничного. . Они вместе мастерили всякие штуки. Например, они соорудили Милочке Мэгги модную шляпу-корзинку. Проволочный каркас, полоски плетеной соломки и холст были куплены в универсаме. Украсили шляпу букетиками из крошечных розовых розочек. Милочка Мэгги была от нее в восторге. Мэри считала, что шляпа слишком взрослая для подростка, но все равно позволила дочери надевать ее в церковь.

Лотти мало-помалу рассказывала Милочке Мэгги про ее отца: о том, как тот танцевал в графстве Килкенни, о его матери, его романе с Мэгги Роуз и о том, как Тимми отправился в Ирландию и побил его.

— Папа один раз меня побил, — поделилась Милочка Мэгги. — Прямо на улице перед всеми.

Лотти бросила на девочку быстрый взгляд, но по доброте душевной не стала ее ни о чем расспрашивать. Потом она рассказала ей, как мальчишку-эмигранта ограбили. (Все эти сведения были для Милочки Мэгги в новинку. Ни отец, ни мать никогда ей этого не рассказывали.)

— Вот он стоял, — театрально изрекла Лотти, — юноша на чужбине, полный надежд на прекрасную новую жизнь там, где все свободны и любой бедняк может стать миллионером или президентом — что ему больше понравится. И он решил, что тот человек — его друг, понимаешь? И он ему доверился, а парень-то хотел его обокрасть, вот другом и прикинулся.

— Какой ужас. Бедный папа!

Лотти рассказывала Милочке Мэгги о ее прекрасных корнях. Она была вовсе не прочь преувеличить. Для Лотти главным была канва событий, а не факты.

— Твоя бабушка была настоящей леди и обучила твою мать играть на пианино. И та давала концерты на публике, и, ах, как же ей хлопали!

— Мама мне никогда не рассказывала…

— Твоя мама не из тех, кто бахвалится. А еще она работала с красками. Не так, как когда красишь стены в доме, — она рисовала картины и расписывала тарелки. Тарелки-то ты видела. А твой дедушка, ох, каким же он был важным человеком! Он был мэром Бушвик-авеню или кем-то вроде того, я уже позабыла. Но он потерял все деньги и умер.

— А как мама познакомилась с папой? — Милочка Мэгги сгорала от любопытства.

— О, это целая история! Дело было так, — Лотти уселась в кресле поудобнее, готовясь к длинному повествованию.

— Мама, подвинь кресло поближе! — крикнула она через комнату. — Тебе там ничего не слышно.

— Прежде всего твой отец был очень хорош собой. Он жил в конюшне во дворе дома твоего дедушки. Пойми, ему не обязательно было идти в конюхи, но в Америке все должны начинать с самого низу. Поэтому твой дед, мистер Мориарити, приставил его к лошадям, чтобы испытать. И тогда…

Мало-помалу Милочка Мэгги многое узнала об отце. Взрослея, она стала осознавать, как то, что случилось с ним в юности, сделало его тем, кем он стал. Нельзя сказать, что эти знания добавили ей любви к отцу, но она стала лучше его понимать.

Понимание же иногда ничем не хуже любви, потому что понять — значит простить, и такое прощение всего лишь обыденность. Прощение же из любви всегда великий жест со слезами и драмой.

Когда Милочка Мэгги гостила у Лотти, Мэри по ней скучала. Дочь была смыслом и целью ее жизни. Она так ее любила, что приносила в жертву собственное с ней общение, чтобы та провела время с Лотти, которую навещала с таким удовольствием.

Пэту это совсем не нравилось. Он считал, что Милочка Мэгги проводит слишком много времени в доме, который построил Рыжий Верзила. «Снова этот Тимоти Шон, — думал он. — Его уже на тот свет проводили, так он и оттуда в мою жизнь лезет».

Однажды в пятницу вечером он вернулся с работы и обратил внимание на тишину в доме.

— А где девочка?

— У Лотти.

— Опять? Что это за мода пошла? Я надрываюсь на работе, чтобы у нее была крыша над головой, а ее никогда нет дома.

— Мужчине тяжело это понять, но девочке-подростку нужна взрослая подруга. Милочке Мэгги повезло, что у нее есть Лотти.

— Не понял. А подружек по школе ей что, мало?

— Милочке Мэгги пора узнать о жизни. — Мэри было неловко. — Конечно, она болтает с девочками ее возраста, но они не знают того, что она хочет узнать — что ей нужно узнать. Лотти же все равно что подружка, они с Милочкой Мэгги проводят время как школьницы. Но в то же время она может говорить с ней как с женщиной. Наверное, я плохо объяснила.

— Если ты о том, — напрямик резанул Пэт, — что ей пора узнать, откуда берутся дети, так скажи ей сама. Ты же ее мать.

Мэри замешкалась с ответом, подбирая слова. Ей подумалось о том, что называется «погубить невинность». Но это прозвучало бы по-учительски, а ей не хотелось говорить учительским тоном.

— Может, я и могла бы. Наверное, мне так и надо сделать. Но то, как я… воспитана, и то, что я целых девять месяцев носила ее в себе… а когда она была малышкой, она хватала меня за палец и так серьезно на меня смотрела… думаю, я просто не знаю, как ей об этом сказать…

— Но разве ей обязательно жить с Лотти, чтобы узнать то, что она и так в свое время выяснит?

— Это не единственная причина, по которой мне нравится, что они подружились. Мы все когда-нибудь умрем, и…

— А я-то и не знал.

— Я не хочу сказать, что готовлюсь к смерти. Но как любая мать, я беспокоюсь — раньше беспокоилась — о том, что стало бы с Милочкой Мэгги, если бы я умерла до того, как она повзрослеет. Теперь же у нее есть Лотти, и мне волноваться не о чем.

Пэт испытал прилив нежности… или то была ревность?

— Подумай немного обо мне. Что стало бы со мной, если бы ты умерла?

— Ах, Патрик! — Мэри сцепила руки, и ее глаза утонули в счастливых и благодарных слезах. — Так ты стал бы по мне скучать?

Пэту не хотелось отвечать «да». Сказать так было для него слишком неловко. Но ответить «нет» было бы глупо, а «я к тебе привык» — грубо. Ему было жаль, что он затеял этот разговор.

Через шестнадцать лет после рождения Милочки Мэгги Мэри снова забеременела. Она испытывала по этому поводу благоговейный трепет. Ей было уже далеко за сорок, и она считала, что у нее начался климакс. Мэри тихо радовалась своей беременности и была немного напугана. Она помнила, насколько тяжело ей далось рождение Милочки Мэгги и что врач предупредил ее больше не заводить детей. Он сказал, что это опасно. Однако Мэри убеждала себя, что за шестнадцать лет, прошедших с рождения ее первого ребенка, акушерство сильно продвинулось вперед. Кроме того, она слышала бесконечные истории о том, что женщины, у которых с первым ребенком были трудные роды, второго и третьего рожали очень легко. В общем, она была счастлива.