Александр Дюма - Могикане Парижа

Веревка снова опустилась. Жакаль зацепил крючок за пояс, удостоверился, что пряжки крепко застегнуты, и, закричав: «Тащите!», в свою очередь, стал подниматься. Но едва поднялся он на десять метров, как снова закричал:

– Стой, стой!

Веревка остановилась.

– Ба, какую чертовщину вижу я там!

И действительно, трудно было разобрать, что за фантастическое зрелище предстало перед ним. Через огромную щель, образовавшуюся в боковой стенке колодца, взгляд Жакаля устремился на мрачные своды ниши, отделенные друг от друга широкими полосами тени и света. Свет падал от десятка фонарей, укрепленных на столбах, и освещал группу из шестидесяти человек, находящуюся в двухстах шагах от Жакаля.

Люди эти собрались, казалось, для решения очень важного вопроса, судя по тому, как они толпились около оратора, который говорил с жаром и энергично жестикулировал.

– Вот так штука, – проворчал Жакаль. – Что это за люди и что они там делают?

В самом деле, при свете фонарей, – если бы не их обыкновенные костюмы, – их вполне можно было принять за сказочных волшебников, собравшихся для своего колдовства.

Жакаль вынул из кармана очки. Образцовое произведение инженера Шевалье, очки эти достигали в объеме шести или восьми дюймов. Жакаль всегда носил их с собою. Благодаря этим превосходным очкам, Жакаль заметил, что лицо каждого из участников ночного тайного собрания выражало полнейшее удовольствие и сосредоточенное внимание, но или у оратора был слабый голос, или он сознательно говорил тихо, или расстояние, на котором находился Жакаль от этой группы, было слишком велико, только, как он ни напрягал свой тонкий слух, ему не удалось расслышать ни слова.

Впрочем, некоторые лица казались Жакалю знакомыми, но, тем не менее, он затруднился бы назвать их по имени или же определить род их занятий. Одетые в длинные темного цвета сюртуки, застегнутые до самого подбородка, с длинными густыми седыми усами, они походили на старых воинов. Те, у которых не было усов, – а их была меньшая часть, – были просто мирные граждане, и по их лицам можно было догадаться об их профессиях. Жакаль знал этого честного лавочника с улицы Сен-Дени, другого он где-то встречал. Словом, каждый из этих людей был ему небезызвестен.

Привяжем себя к веревке Жакаля: она достаточно прочна, чтобы выдержать нас двоих, а может быть, даже и троих, любезный читатель, и постараемся получше рассмотреть обстановку, где происходила вышеописанная сцена.

Случалось ли вам проходить мимо винных погребов и заглядывать в эти длинные туннели, которые называют погребами? Глядя из одного конца в другой, вы видите светлое пятно в конце этих исполинских сводов, и, кажется, понадобится вечность, чтобы пробежать эту длинную темную аллею, которая отделяет вас от полосы света. То же самое видел Жакаль перед своими глазами: необозримые подземные ходы, оканчивающиеся перекрестком, который освещался фонарями и где толпились в эту минуту люди.

– Ах, черт возьми! Я понимаю! – вскричал вдруг Жакаль, ударив себя по лбу. Жест этот был так резок и силен, что Жакаль едва не потерял равновесие, веревка сильно заколебалась, очки Жакаля упали на дно колодца, но его это не смутило, он пошарил в кармане, вынул футляр, а из него – вторую пару очков и насадил их на лоб вместо того, чтобы надеть их на нос; стекла этих очков были зеленого цвета, тогда как в первых они были темно-синими.

– Понимаю, – повторил Жакаль. – Я знаю, где прошли эти шестьдесят молодцов! Мы находимся в катакомбах… Хе! Хе! Г-н префект полиции, а вы полагали, что знаете все входы и выходы!

В самом деле, Жакаль говорил правду. Тот свод, который расстилался перед его глазами и завершался перекрестком, составлял угол необозримого мрачного подземного хода, простиравшегося от Монружа до Сены и от Ботанического сада до улицы Гренель. Что же касается до обвинения префекта полиции, претендовавшего на знание всех выходов, то Жакаль был не прав. Проходы эти могли зависеть от воли жителей левого берега: чтобы образовать новый проход, достаточно, например, в предместье Сен-Марсель прокопать отверстие от двадцати пяти до тридцати футов.

В ту минуту, когда Жакаль, к своей великой радости, хотя немного поздно, сделал это важное открытие, он вдруг услыхал оглушительный крик «браво» и вслед за тем возглас:

«Да здравствует император!»

– Да здравствует император? – повторил Жакаль, прислушиваясь к шуму. – Никак они с ума сошли: уже шесть лет прошло, как император умер.

И как бы для того, чтобы прояснить эту мысль, он полез в карман, вытащил из него табакерку и с яростью всунул в нос щепотку табаку.

– Пожалуй, кричите, – продолжал Жакаль, – но я повторяю вам, что император умер, и Беранже даже сложил по этому случаю песенку.

Жакаль знал все песни Беранже и собрался было уже запеть песенку, как в третий раз толпа закричала: «Да здравствует император!»

Затем все присутствующие разместились плотнее, кроме одного, который остался стоять и, по-видимому, собирался сказать речь.

– А почему бы и мне не послушать, что скажет этот оратор? – подумал Жакаль и, подняв голову кверху, закричал: «Спустите-ка меня пониже на один фут да держите покрепче».

Приказание его было исполнено тотчас же. Тогда с помощью трости, которой он упирался о боковые стены колодца, он привел веревку в колебание, подобно маятнику стенных часов. С помощью этого толчка он достиг щели колодца и встал ногами на ту самую почву, где находились люди, тайные замыслы которых ему так хотелось узнать. Встав на твердую почву, он отстегнул от кушака веревку, зацепил ее за камень и, наклоняясь к колодцу, закричал своим помощникам:

– Слушайте, дети, не трогайтесь с места до тех пор, пока я вам не прикажу.

И затем тихими шагами приблизился к перекрестку, где проходило собрание бонапартистов.

При приближении к этому месту по телу Жакаля, помимо его воли, пробежала нервная дрожь. Хотя Жакаль не был трусом, но бывают случаи, когда окружающий мрак наводит страх на самого мужественного человека. То же самое было и с Жакалем, но это был прежде всего человек, строго преследовавший свои цели и ревностно относившийся к исполнению своих обязанностей. Кроме того, он был любопытен, и ему во что бы то ни стало хотелось разузнать, что это были за люди, собравшиеся в подземелье и кричавшие: «Да здравствует император!»

Храбрость Жакаля не доходила до дерзости. Приняв необходимые предосторожности, он сел в углубление, которое, как ему казалось, было безопаснее, нежели тот столб, в тени которого он скрывался до сих пор. Вынув на всякий случай из ножен кинжал, который всегда носил с собою, и видя, что оратор собирается говорить, он открыл во всю ширину свои глаза и насторожил уши. Послышался шепот нескольких голосов, а вслед за тем раздался торжественный, звучный голос оратора, по первым словам которого Жакаль понял, что он не пропустит ни одного слова.