Александр Дюма - Могикане Парижа

– Чего же вы опасаетесь?

– Пока я нахожусь здесь, я в безопасности и вполне спокоен, но…

– Но что дальше?

– Я боюсь, что в ту минуту, когда мне придет фантазия удалиться отсюда, может обнаружиться какое-либо препятствие или, наоборот, несмотря на мое желание остаться здесь, я принужден буду покинуть это убежище.

– Я могу вам только дать совет: оставайтесь здесь, если вам здесь удобно, но я знаю ваш непостоянный характер, да кроме того, о вкусах не спорят. Я предпочитаю говорить с вами откровенно.

– О, добрейший г-н Жакаль, вы представить себе не можете, с каким интересом я вас слушаю!

– В таком случае позвольте вам сообщить одну новость: вы свободны, любезнейший Жибасье.

– Что? – переспросил Жибасье, приподнимаясь с постели.

– Вы свободны, как птица, или, как человек, у которого умерла жена.

– Г-н Жакаль!

– Свободны, как ветер, облака, словом, – вы совершенно свободны.

Жибасье покачал головою.

– Как! – воскликнул Жакаль. – Неужели вы недовольны? Или вы сомневаетесь еще?

– Я свободен, свободен? – повторил Жибасье.

– Да, вполне!

– Я это слышу, но…

– Что, но?

– Но при каких условиях, любезнейший Жакаль?

– К чему вам это нужно знать, любезный Жибасье?

– А разве не нужно?

– Я продаю вашу свободу за бесценок!

– Это значит, вы злоупотребляете вашим положением?

– Чтобы я, Жакаль, стал торговать независимостью моего друга, я, который был всегда к вам так привязан, что моим постоянным желанием было находиться около вас, никогда не терять вас из виду! Ведь когда я однажды не имел о вас долго известий, то пришел в отчаяние. Вы сомневаетесь во мне, хотя я спас вас и облегчил все трудности плена!

– Вы хотите сказать, что вытащили меня из колодца?

– Вы не доверяете человеку, который с братской нежностью заботится о вас, – продолжал Жакаль, не смутясь словами Жибасье. – Чтобы я стал пользоваться вашим настоящим положением, положением моего несчастного друга. Ах, Жибасье, Жибасье! Вы меня этим оскорбляете!

И Жакаль, вынув из кармана красный шелковый платок, поднес его к лицу не для того, конечно, чтобы вытереть слезы, которых не было, но, чтобы высморкаться.

Слезливый голос Жакаля, обвинявшего Жибасье в неблагодарности, казалось, смягчил последнего, и он отвечал ему с такими же плачущими интонациями.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей дружбе, любезный Жакаль. Разве я могу забыть те услуги, которые вы мне оказали? Если бы я был способен на это, то заслужил бы название презренного циника, у которого нет ни сердца, ни чувств. Я должен бы был отрицать сущестование добродетели и святой дружбы… Нет, благодарю вас, Жакаль, в груди моей еще таится то святое чувство, которое мы называем дружбой. Не обвиняйте меня, но выслушайте: если я обратился к вам с этим вопросом, то это случилось потому, что я не доверяю себе.

– Ну же, успокойтесь и говорите яснее, любезнейший Жибасье.

– Ах! – вздохнул каторжник. – Я великий грешник, г-н Жакаль!

– Что же? Даже в Писании сказано, что и святые иногда грешили по семи раз на дню.

– Бывали дни, когда я грешил четырнадцать раз, г-н Жакаль.

– Но ведь, надеюсь, вы и не причислены к лику святых? Действительно, вы впадали в ошибки…

– Ах, если бы я только впадал в ошибки…

– Я не предполагал, что вы такой великий грешник, Жибасье.

– Ув ы! Что делать…

– Может быть, вы двоеженец?

– Ну, что такое – двоеженец! В наше время вы найдете сколько угодно и многоженцев.

– Может быть, вы убили вашего отца и женились на своей матери, как древний Эдип?

– Все это могло легко случиться, г-н Жакаль, хотя Вольтер говорит, что Эдип, этот кровосмеситель и отцеубийца, не считал себя виновным, напротив, он считал себя даже добродетельным.

– Ну, что касается вас, то ваша добродетель, кажется, подлежит некоторому сомнению, хотя вас нельзя назвать ни кровосмесителем, ни отцеубийцей.

– О, Жакаль, меня, как я уже вам сказал, более беспокоит мое прошедшее, нежели будущее.

– Но почему же, черт возьми, не довериться мне, любезнейший Жибасье?

– Если вас это интересует, то я скажу вам. Я боюсь злоупотребить свободой, коль скоро получу ее.

– Каким образом?

– Каким угодно, г-н Жакаль.

– Но однако ж?

– Например, я боюсь попасть в какой-либо заговор.

– А! В самом деле? Черт возьми! А ведь это довольно важное обстоятельство, Жибасье.

– Даже более того.

– Посмотрим, объяснитесь же.

И Жакаль уселся на стуле так удобно, как будто знал, что разговор продлится не один час.

– Что делать, добрейший г-н Жакаль? – продолжал Жибасье со вздохом. – Я уже миновал тот возраст, когда человек наслаждается несбыточными мечтами юности.

– Прекрасно! Сколько же вам лет?

– Мне около сорока, добрейший г-н Жакаль, но, судя по моему лицу, мне можно дать пятьдесят или шестьдесят.

– О! Я знаю, как вы умеете маскироваться. Мне известен ваш талант! Вы великий актер, Жибасье, я это знаю, и вот почему я рассчитываю на вас.

– Вы, кажется, предлагаете мне ангажемент, добрейший г-н Жа каль? – спросил Жибасье, с улыбкой глядя на своего собеседника; ему казалось, что он проник в тайные замыслы Жакаля.

– Мы после поговорим об этом. А теперь продолжим начатый разговор. Итак, сколько вам лет?

– Я уже вам сказал, что мне скоро будет 40. Это тот возраст, когда честолюбие великих мужей достигает своего апогея.

– Да, а вы честолюбивы?

– Не без этого, признаюсь вам.

– Вы желали бы составить себе состояние?

– Но не для себя…

– Желали бы занять место в государстве?

– Служить моему отечеству всегда было моим пламенным желанием, но у меня недостает на это смелости.

– Это непростительно человеку, знающему основательно свод законов.

– Не только наш свод законов, г-н Жакаль, но и других стран.

– Когда же вы приобрели столько сведений?

– В свободное от занятий время…

– Ну, и каков же результат ваших знаний?

– Я пришел к тому убеждению, что Франция нуждается в новых реформах.

– Например, вопрос о смертной казни…

– Леопольд Тосканский, философ, разработал этот вопрос в своих владениях.

– Совершенно справедливо, но на другой же день сын убил отца, а это преступление, какого не бывало более четверти столетия до этого.

– Однако это еще далеко не все, что я изучил.

– Вы, без сомнения, изучили и науку о финансах?

– Изучал. И нашел положение финансов во Франции в самом плачевном состоянии. За два года долги дошли до невероятной цифры.

– Ах, не говорите мне об этом, любезный Жибасье.

– Нет, отчего же? Сердце мое сжимается, когда я подумаю об этом, а между тем…

– Что?

– А между тем, если бы последовали моему совету, государственные кассы были бы полны денег.