Артюр Рембо - Пьяный корабль. Cтихотворения

Но тщетно мы к тебе стараемся припасть:

Ты – млекогрудая, а молишь нас о млеке,

И это мы тебя укачиваем всласть.

За всю мороку, что тебе досталась в прошлом,

За каждый обморок, за ненависть и ложь,

Зла не держащая, ты все же воздаешь нам —

Всей кровью месячных до капли воздаешь!

Несчастный в ужасе; об этом тяжком грузе

Он вовсе не мечтал и, жаждущий высот,

Спешит на зов судьбы – припасть к зеленой Музе,

От Справедливости он соучастья ждет.

Но эти две Сестры – соперницы докуки,

Всю душу изглодав, исчезнут без следа,

И горестным лицом в кормилицыны руки

Природы благостной уткнется он тогда.

И что ж? Ни магии, ни вере не по силам

Беднягу исцелить, утешить гордеца,

И в одиночестве унылом и постылом

Он ждет безропотно грядущего конца, —

Все грезы перебрав и тихо встав у гроба,

Все в мире истины пройдя за пядью пядь,

К тебе, о Смерть, к тебе он обернется, чтобы

Тебя сестрою милосердия назвать!

А – черное, И – красное, О – голубое,

Е – жгуче-белое, а в У – зеленый цвет.

Я расскажу вам все! А – черный панцирь бед,

Рой мух над трупом, море тьмы ночное.

Е – парус белый, белый блеск побед,

В алмазах снег, сиянье ледяное,

Пух одуванчика! И – жало злое,

Усмешка губ, хмель крови, алый бред.

У – дрожь зеленых волн и вздох кручины;

Зеленые луга; упрямые морщины

Твои, алхимик, сумрачного лба…

О – звонкая архангела труба:

Она пронзает скрежетом – пучины!

Омега… Синие – твои глаза, Судьба!

Розовослезная звезда, что пала в уши.

Белопростершейся спины тяжелый хмель.

Краснослиянные сосцы, вершины суши.

Чернокровавая пленительная щель.

Как проглотив аршин, являя строгий норов,

Сидел он, златолик; а я твердил в поту:

«Ты хочешь созерцать сверканье метеоров?

Жужжанье млечных звезд подслушать на лету?

Учуять бег планет в безмолвии просторов?

Твой лоб ночная блажь изрыла, словно крот.

Святой, вернись под кров и помолись прилежно,

Умильно покривясь, прикрой ладонью рот;

А блудный твой клеврет толкнет тебя небрежно —

Скажи: подале, брат! я сломлен, я урод!»

Святой остался прям – от сокровенной боли

Тревожась, голубел, как сумеречный луг…

«О чертов слезокап, продай свои мозоли,

О гефсиманский страж, певец бретонских вьюг,

Зашитый в благодать – благослови нас, что ли!

Семейный патриарх и городской тиран,

Ты сердце обмакнул в Грааля кровь святую,

Величьем ослеплен, слепой любовью пьян;

Я уязвлен тобой, и ныне я бунтую —

Ты гаже сотни сук, глупей, чем Калибан!

Смеюсь и слезы лью; глупец! твоих обеден

Не надобно – принять прощенье не смогу;

Я проклят навсегда, я пьян, безумен, бледен;

Мне мерзко все, что спит в твоем тупом мозгу;

Усни и ты, святой! Покой тебе не вреден.

Ты свят, о да, ты свят! В нелепостях белесых

И скопческим умом, и нежностью шурша,

Ты фыркать норовишь, как гурт китов безносых;

Спеша себя изгнать, отпеть себя спеша,

Ты вдребезги разбил свой кривоватый посох!

Господень Зрак, ты – трус! Я эту тайну выдам —

Пускай смертельный хлад божественных ступней

Дыханье мне собьет… Твой лоб запродан гнидам!

Сократ и Иисус, святые давних дней,

В ночи воздайте честь Тому, Кто мерзок видом!»

Надрывно я кричал, а ночь была светла

И благостна; меня трепала лихорадка;

И призрак просквозил вдоль потного чела,

И злобу с губ кривых омыл он без остатка…

– О темные ветра, кляните Князя Зла!

Я стану слушать вас в немеющих просторах

Лазури, где, хвосты кометам удлиня,

Порядок, вечный страж, толчками вёсел спорых

Плывет сквозь океан небесного огня

И бреднем по пути сгребает звездный ворох!

Исчезни поскорей, постыдная удавка!

Томительная сласть прожеванной тоски

Впивается в десну, как жадная пиявка —

Так зализать в боку торчащие кишки

Пытается, скуля, пораненная шавка.

О милосердьи врут – ни шагу вправо-влево…

– О, как меня мутит от скорбных ланьих глаз,

От липких сальных слов тягучего напева,

От кучи сосунков, что славят смертный час —

Святые, мы ещё нагадим вам во чрева!

Чернеет лазурь над тобой,

Топазами бездну исторкав,

А Лилии бледной толпой

Сопят, как клистиры восторгов!

Век саго растит из зерна

Не грезу – крахмал и глюкозу,

А Лилии выпьют до дна

И высосут всю твою Прозу!

Они у Кердреля в груди!

Они в образцовом сонете

Тридцатого года; гляди —

И у Менестреля в букете

Они же! Все Лилии! Сплошь!

Как грешницу в белой сорочке,

И ты сладострастно введешь

Дрожащую Лилию в строчки!

Когда же сойдешь поутру,

Белея рубахою потной,

Наполнит ее на ветру

Душок Незабудки болотной.

Но стих твой одной лишь открыт

Сирени – о вымысел жалкий! —

Да сладким плевкам Альсеид,

Духмяным соцветьям Фиалки!..

Поэты, вам хочется Роз,

Раздувшихся, дышащих, алых,

Чтоб лавр их до неба вознес

На стеблях октав небывалых!

Чтоб, сдув их, как снежную пыль,

И вихрем подняв краснокрылым,

Пыльцою швырнулся БАНВИЛЬ

В глаза близоруким зоилам!

В лугах приминая былье,

На Флору тихоня фотограф

Глядит, многоликость ее,

Как винные пробки, одобрив.

И вот – что за немощный сброд

Растений, тщедушных и ломких!

Их такса и та перейдет,

Как мелкую заводь, в потемках!

И вот – что за пакостный вид

Рисунков, где Лотос синюшный

В елейном сюжете манит

Причастницы взор благодушный!

Цветистая ода – точь-в-точь

Окошко цветущей девицы;

А на Маргаритку не прочь

Любой махаон испражниться.

– Тряпья! Подходите! Репья!..

Цветы по отжившим Салонам

Ползут, от натуги скрипя!

Отдать их жукам искушенным,

Всех этих уродцев нагих,

Убогих питомцев Гранвиля!

Светила бессильные их

Мерцанием млечным вспоили.

О, ваших свирелей напев —

Сусальные, сладкие слезы!..

Да все эти Лилии – блеф,

Сирень, и Фиалки, и Розы!

Чистюля охотник! Ты снял

Чулки и сигаешь по травке.

Ты страху на Флору нагнал —

Навел бы в ботанике справки!

Вдруг примешь сверчка среди трав

За шпанскую мушку – по сути ж

Ты, Рио на Рейн поменяв,

Флориду в Норвегию сунешь.

Однако Искусство не в том —

Ты это, любезный, осмысли, —

Чтоб на эвкалипте любом

Гекзаметры змеями висли;