Артюр Рембо - Пьяный корабль. Cтихотворения

Рвет кровью сердце, словно в качку,

Рвет кровью молодость моя!

Срамной, казарменный, солдатский,

Их гогот пьян, а говор прян.

Здесь правит судном фаллос адский,

Срамной, казарменный, солдатский.

Волною абракадабратской

Омой мне сердце, океан!

Срамной, казарменный, солдатский,

Их гогот пьян, а говор прян!

Сжевав табак, не за тебя ли,

О сердце, примутся они?

Рыгая, примутся в финале,

Сжевав табак, не за тебя ли?

Меня тошнит; тебя украли —

Как ни лелей и ни храни.

Сжевав табак, не за тебя ли,

О сердце, примутся они?

Мерзавцы, вот она! Спешите веселиться!

С перронов – на бульвар, где все пожгла жара.

На западе легла священная столица,

В охотку варваров ласкавшая вчера.

Добро пожаловать сюда, в оплот порядка!

Вот площадь, вот бульвар – лазурный воздух чист,

И выгорела вся звездистая взрывчатка,

Которую вчера во тьму швырял бомбист!

Позавчерашний день опять восходит бодро,

Руины спрятаны за доски кое-как;

Вот – стадо рыжее для вас колышет бедра.

Не церемоньтесь! Вам безумство – самый смак!

Так свора кобелей пустовку сучью лижет —

К притонам рветесь вы, и мнится, всё вокруг

Орет: воруй и жри! Тьма конвульсивно движет

Объятия свои. О, скопище пьянчуг,

Пей – до бесчувствия! Когда взойдет нагая

И сумасшедшая рассветная заря,

Вы будете ль сидеть, над рюмками рыгая,

Бездумно в белизну слепящую смотря?

Во здравье Женщины, чей зад многоэтажен!

Фонтан блевотины пусть брызжет до утра —

Любуйтесь! Прыгают, визжа, из дыр и скважин

Шуты, венерики, лакеи, шулера!

Сердца изгажены, и рты ничуть не чище —

Тем лучше! Гнусные распахивайте рты:

Не зря же по столам наставлено винище —

Да, победители слабы на животы.

Раздуйте же ноздрю на смрадные опивки;

Канаты жирных шей отравой увлажня!

Поднимет вас поэт за детские загривки

И твердо повелит: «Безумствуй, сволочня,

Во чрево Женщины трусливо рыла спрятав

И не напрасно спазм провидя впереди,

Когда вскричит она и вас, дегенератов,

Удавит в ярости на собственной груди.

Паяца, короля, придурка лизоблюда

Столица изблюет: их тело и душа

Не впору и не впрок сей Королеве Блуда —

С нее сойдете вы, сварливая парша!

Когда ж вы скорчитесь в грязи, давясь от страха,

Скуля о всех деньгах, что взять назад нельзя,

Над вами рыжая, грудастая деваха

Восстанет, кулаком чудовищным грозя!»

Когда же было так, что в грозный танец братьев,

Столица, ты звала, бросаясь на ножи,

Когда же пала ты, не до конца утратив

В зрачках те дни весны, что до сих пор свежи,

Столица скорбная, – почти что город мертвый, —

Подъемлешь голову – ценой каких трудов!

Открыты все врата, и в них уставлен взор твой,

Благословимый тьмой твоих былых годов.

Но вновь магнитный ток ты чуешь, в каждом нерве,

И, в жизнь ужасную вступая, видишь ты,

Как извиваются синеющие черви

И тянутся к любви остылые персты.

Пускай! Венозный ток спастических извилин

Беды не причинит дыханью твоему —

Так злато горних звезд кровососущий филин

В глазах кариатид не погрузит во тьму.

Пусть потоптал тебя насильник – жребий страшен,

Пусть знаем, что теперь нигде на свете нет

Такого гноища среди зеленых пашен, —

«О, как прекрасна ты!» – тебе речет поэт.

Поэзия к тебе сойдет средь ураганов,

Движенье сил живых подымет вновь тебя —

Избранница, восстань и смерть отринь, воспрянув,

На горне смолкнувшем побудку вострубя!

Поэт поднимется и в памяти нашарит

Рыданья каторги и городского дна —

Он женщин, как бичом, лучом любви ошпарит

Под канонадой строф, – держись тогда, шпана!

Все стало на места: вернулась жизнь былая,

Бордели прежние, и в них былой экстаз —

И, меж кровавых стен горячечно пылая,

В зловещей синеве шипит светильный газ.

Они, большие эти руки,

В чью кожу въелась чернота,

И нынче, бледные от муки,

Твоим, Хуана, не чета.

Не кремы и не притиранья

Покрыли темной негой их,

Не сладострастные купанья

В прудах агатовых ночных.

Они ли жаркий луч ловили

В истоме в безмятежный час?

Сигары скручивали или

Сбывали жемчуг и алмаз?

К пылающим стопам Мадонны

Они ли клали свой букет?

От черной крови белладонны

Мерцает в их ладонях свет.

Охотницы ли на двукрылых

Среди рассветно-синих трав,

Когда нектарник приманил их?

Смесительницы ли отрав?

Какой, пленяя страстью адской,

Их обволакивал угар,

Когда мечтою азиатской

Влекли Сион и Кенгавар?

Нет, не на варварских базарах,

Не за молитвою святой

И не за стиркою загар их

Покрыл такою смуглотой.

Нет, это руки не служанки

И не работницы, чей пот

В гнилом лесу завода, жаркий,

Хмельное солнце дегтя пьет.

Нет, эти руки-исполины,

Добросердечие храня,

Бывают гибельней машины,

Неукротимее коня!

И, раскаляясь, как железо,

И сотрясая мир, их плоть

Споет стократно Марсельезу,

Но не «Помилуй нас, Господь!»

Без милосердья, без потачки,

Не пожалев ни шей, ни спин,

Они смели бы вас, богачки,

Всю пудру вашу, весь кармин!

Их ясный свет сильней религий,

Он покоряет всех кругом,

Их каждый палец солнцеликий

Горит рубиновым огнем!

Остался в их крови нестертый

Вчерашний след рабов и слуг,

Но целовал Повстанец гордый

Ладони смуглых этих Рук,

Когда любви мятежной сила

В толпе, куда ни поглядишь,

Их, побледневших, проносила

На митральезах сквозь Париж!

О Руки! Нынче на запястьях

У вас блестит, звеня, металл.

Мы раньше целовали всласть их —

Теперь черед цепей настал.

И не сдержать нам тяжкой дрожи,

Не отвести такой удар,

Когда сдирают вместе с кожей,

О Руки, ваш святой загар!

Прекрасный юноша, герой широкоплечий,

Со смуглой кожею и взором огневым,

Тот, кто сумел бы стать неслыханным Предтечей

В далекой Персии, простертой перед ним;

Еще неискушен, несдержан, не обужен

Ничем, но увлечен подспудной новизной,

Как юный вал морской, на ложе из жемчужин

Раскипятившийся под летнею грозой, —

Прекрасный юноша измерит бездну злобы

И мерзости людской, и примется взывать,

Израненный, к сестре, к спасительнице, чтобы

Ее сестрою милосердия назвать.

Но, Женщина, тебе, о ненасытный потрох,

Не стать такой Сестрой, и не обманут взгляд

Ни ночь твоих бровей, ни тень пушка на бедрах,

Ни пальцы легкие, ни груди, что блазнят.

Ты спишь, открыв глаза, ослепшая навеки,