Оноре де'Бальзак - Сочинения

Наконец, мы отправились к знаменитому буку, удержавшему Беатрису, когда Калист, не желая, чтобы она досталась кому бы то ни было, бросил ее в море.

– Она должна была быть очень легка, чтобы удержаться здесь, – сказала я, смеясь.

Калист промолчал.

– Надо уважать мертвых, – продолжала я.

Калист все молчал.

– Ты сердишься на меня?

– Нет, но перестань гальванизировать эту страсть, – отвечал он.

Какое слово!.. Заметив мою грусть, Калист удвоил свое нежное внимание ко мне.»

Август.

«Увы! Я была на дне пропасти и беззаботно рвала там цветы, как бедные невинные женщины всех мелодрам. И вдруг ужасная мысль омрачила мое счастье. Я угадала, что любовь Калиста ко мне усиливается от этих воспоминаний. Может быть, он переносил на меня свою страсть к Беатрисе, которую я ему напоминала. И такая натура, зловредная и холодная, настойчивая и слабая, напоминающая собою и моллюск и коралл, смеет носить имя «Беатрисы». Видите, дорогая мама, я начинаю уже подозревать, хотя сердце мое еще полно Калистом. Не катастрофа ли это, когда наблюдательность одерживает верх над чувством, когда подозрения оказываются справедливыми?

Раз утром я сказала Калисту:

– Место это дорого мне, потому что я обязана ему моим счастьем; потому я извиняю и тебя, если ты иногда видишь во мне другую.

Честный бретонец покраснел. Я бросилась к нему на шею, но покинула Туш и никогда не вернусь туда. Ненависть, заставляющая меня желать смерти маркизе Рошефильд (конечно, от какой-нибудь грудной болезни или от несчастного случая), дала мне возможность узнать всю глубину моей любви к Калисту. Женщина эта испортила мой сон; она снится мне; неужели я когда-нибудь должна встретить ее? Ах, как права была монахиня из монастыря Визитации: Туш на самом деле роковое место – все прежние впечатления воскресли в Калисте, и они сильнее нашей любви. Узнайте, мама, в Париже ли маркиза Рошефильд, тогда я остаюсь в Бретани. Бедная мадемуазель де Туш, как раскаивается она теперь! Рассчитывая на полный успех, она одела меня Беатрисой в день свадьбы. Если бы она могла знать, до какой степени меня принимают за нашу гнусную соперницу, что сказала бы она? Но это проституция!.. Я делаюсь не я; мне совестно!.. Как страстно стремлюсь я теперь оставить Геранду и пески Круазига!»

23 Августа.

«Решительно я возвращаюсь к руинам дю Геник. Волнение мое тревожит Калиста. Или он мало знает свет, если ни о чем не догадывается, а если знает причину моего бегства, то он положительно не любит меня. Я так боюсь увидеть ужасную действительность, если стану доискиваться ее, что невольно закрываю глаза руками, как делают дети при внезапном шуме или треске. О, мама, меня не любят так, как люблю я. Правда, Калист восхитителен, но какой человек, если он только не чудовище, не был бы любезен и мил, получая все очарование первой любви молодой двадцатилетней девушки, воспитанной вами, невинной, любящей и красивой, как отзывались обо мне вам многие женщины…»

Дю-Геник. 18 сентября.

«Забыл ли он? Вот единственная мысль, не дающая мне покоя. Ах, мама, неужели каждой женщине приходится бороться с воспоминаниями. Следовало бы выдавать замуж молодых невинных девушек за неиспорченных юношей. Но это, впрочем, только обманчивая утопия; и лучше иметь соперницу в прошедшем, чем в будущем. Ах, пожалейте меня, мама, хотя бы за то, что счастливая теперь, я пугаюсь потерять счастье и цепляюсь за него, что иногда приводит к гибели, как говорила умная Клотильда. Я замечаю, что в продолжение пяти месяцев я думаю только о себе, т. е. вернее, о Калисте. Передайте Клотильде, что теперь мне часто вспоминаются ее грустные рассуждения: Счастливая! Оставаясь верна покойнику, она не боится соперниц. Дорогую Атенаис целую, вижу, что Жюст от нее без ума. Судя по вашему последнему письму, он боится, что ее не отдадут за него. Советую поддерживать этот страх, как самый драгоценный цветок. Атенаис будет госпожою, я же, боясь потерять Калиста, останусь навсегда рабою. Тысячу поцелуев, моя дорогая. Ах, если мои опасения оправдаются, Камиль Мопен слишком дорого заставит меня заплатить за свое состояние. Искренний привет отцу».

Письма эти рисуют вполне внутреннее состояние мужа и жены. Сабина смотрела на свой брак, как на союз любви; для Калиста же он был одним обязательством, и медовый месяц не совсем согласовался с правилами, принятыми обществом. Во время пребывания молодых в Бретани шла поправка и отделка дворца дю Геник известным архитектором Грендо, под наблюдением Клотильды, герцога и герцогини Грандлье. Были приняты все меры, чтобы в декабре 1838 года молодая чета могла бы приехать в Париж. С удовольствием поселилась Сабина на улице Бурбон. Ее особенно занимала мысль, как посмотрят родные на ее брак, роль же хозяйки такого дома уходила на второй план. Калист с полным равнодушием разрешил своей теще и свояченице Клотильде ввести его в свет. Они вполне оценили такую покорность с его стороны. Он занял положение, соответствующее его имени, богатству и связям. Успехи жены, как самой очаровательной женщины, развлечения высшего общества, исполнение обязанностей, зимние удовольствия Парижа – все это делало немного счастливее семью, где время от времени поднимались волнения, стихавшие, впрочем, без последствий. Счастливая Сабина забыла свои мрачные мысли, а мать и сестра объясняли холодность Калиста английским воспитанием, и страх Сабины казался теперь химерой. Наконец, беременность Сабины, но мнению многих опытных женщин, была лучшей гарантией их союза. В октябре 1839 года у молодой баронессы родился сын. Она кормила его сама и рассуждала так же, как рассуждают все женщины в подобных случаях: возможно ли не быть всецело матерью ребенка от боготворимого мужа! В конце следующего лета в августе 1840 года Сабина кончила кормить сына. В продолжение двухлетнего пребывания в Париже, Калист не был уже так невинен, как во время своей первой любви.

Калист, друзья которого были: молодой герцог Георг де Мофриньез, женатый на богатой наследнице, Берт де Сенк-Синь, виконт Савиньен де Портендюф, герцог и герцогиня де Реторэ, герцог и герцогиня де Ленонкур-Шолье и все посещающие салон герцогини Грандлье. Ему вполне стала понятна разница жизни провинции с жизнью Парижа. И у богатых людей есть тоже свои мрачные часы и свои досуги; Париж же лучше других столиц умеет развлечь, занять и рассеять их. Постоянные сношения с молодыми мужьями, оставляющими прекрасные, чистые создания ради сигар, виста, клуба и ипподрома, губили многие семейные добродетели молодого бретонца. Каждая женщина, боясь надоесть мужу, старается сама отыскать ему развлечения и гордится возвращением к ней человека, которому сама дала свободу. Как-то вечером, в октябре, чтобы избежать крика ребенка, которого отнимали от груди, Калист, но совету Сабины, отправился в театр Варьете. Давалась новая пьеса. Лакею приказано было достать место ближе к оркестру; он взял его в части зала, называемой авансценой. В первом антракте, осматривая публику, Калист увидел в одной из лож авансцены маркизу Рошефильд… «Беатриса в Париже! Беатриса в свете!» промелькнуло в голове Калиста. Чрез три года опять увидеть ее! Какое волнение испытывал Калист, который не только не забыл Беатрису, но представлял себе ее так часто в своей жене, что и та не могла не заметить этого. Ясно, что отвергнутая, непризнанная, но сохранившаяся в его сердце любовь заставляла его холодно относиться к ласкам и нежностям молодой жены!