О. Генри - Выкуп за рыжего вождя

Однажды в сумерки собачники по обыкновению вышли на прогулку, каждый по велению, приказу или подкупу своей Цирцеи. Один из них был человек могучего телосложения, чья внушительная внешность не вязалась с этим малосолидным занятием. На его лице было написано уныние, в каждом движении сквозила тоска. Он был привязан к вертлявой беленькой собачонке, отвратительно жирной и развращенной до мозга костей, ни в грош не ставившей своего поводыря.

На ближайшем углу собачник свернул в переулок, надеясь встретить как можно меньше свидетелей своего позора. Раскормленная тварь ковыляла впереди, сопя от пресыщенности жизнью и непомерных физических усилий.

Внезапно собака остановилась. Высоченный загорелый мужчина в длиннополом пиджаке и широкополой шляпе стоял на тротуаре, подобно колоссу, загораживая проход.

– Провалиться мне на этом месте!

– Джим Берри! – воскликнул собачник с восторженными нотками в голосе.

– Сэм Тэлфер! – снова завопил длиннополо-широкополый. – Ах ты, старый бесхвостый битюг! Дай копыто!

Их руки сошлись в коротком крепком рукопожатии, достойном Запада и мгновенно раздавливающем все микробы.

– Ах ты, старая перечница! – продолжал вопить широкополый, сияя улыбкой в паутине коричневых морщин. – Пять лет ведь не виделись! Я в этом городе уже неделю, но разве ж тут кого найдешь? Ну, и как супружеская жизнь-то?

Что-то рыхлое и грузное, словно дрожжевое тесто, плюхнулось Джиму на ногу и принялось жевать его штанину с рычанием и чавканьем.

– Потрудись объяснить мне, – сказал Джим, – чего ради ты накинул свое лассо на шею этой страдающей водобоязнью скотине? Ты держишь ее в своем загоне? Как вы зовете это – собакой, или еще как?

– Мне нужно выпить, – решил собачник: напоминание о водобоязни разбередило в нем дурные наклонности. – Пошли.

Кафе было рядом. Оно всегда рядом в больших городах.

Они уселись за столик, а шарообразное, заплывшее жиром чудовище с визгливым лаем начало скрести когтями пол, стремясь добраться до хозяйской кошки.

– Виски, – заказал Джим официанту.

– Сделайте два, – попросил собачник.

– А тебя тут раскормили, – заметил Джим, – и, кажется, основательно объездили. Не сказал бы я, что жизнь на востоке пошла тебе впрок. Все ребята наказывали разыскать тебя, когда я ехал. Сэнди Кинг – тот отправился на Клондайк. Уотсон Баррел – он женился на старшей дочке Питерса. Я заработал немного денежек со скота и купил изрядный кусок пустоши на Литл-Паудер. Осенью думаю обнести оградой. Билл Роулингс осел на своей ферме. Помнишь ведь Билла – ах, да, конечно, он ведь волочился за Марселлой – то есть, извиняюсь, за девушкой, на которой ты потом женился, которая была учительницей в школе на Прэри-Вью. Да, тебе тогда повезло больше. Как там миссис Тэфлер?

– Ш-ш-ш! – собачник поднес палец к губам и сделал знак официанту, – заказывай.

– Виски, – сказал Джим.

– Сделайте два, – отозвался собачник.

– Да ничего, – продолжил он после того, как приятели выпили. – Отказалась жить где-нибудь, кроме Нью-Йорка, она же оттуда родом. Живем в квартире. Каждый вечер в шесть я тащу на прогулку эту псину. Это зверь Марселлы. Никогда не было на планете двух живых существ, Джим, которые ненавидели бы друг друга с такой силой, как мы с этой собачонкой. Его зовут Любимчик. Пока мы гуляем, Марселла одевается к обеду. Мы едим за табльдотом. Тебе никогда не доводилось есть за табльдотом, Джим?

– Нет, никогда, – ответил Джим. – Я видел объявления, но думал, что это какая-нибудь игра, навроде рулетки. А это вкусно?

– Если ты еще пробудешь в городе, мы бы могли…

– Нет, дружище. Уезжаю домой вечером в 7.25. Рад бы побыть еще, да не могу.

– Я провожу тебя до парома, – вздохнул собачник.

Собака впала в тяжелую дремоту, предварительно прикрутив ногу Джима к ножке его стула. Джим хотел встать, покачнулся, и слегка натянувшийся поводок обеспокоил собаку. Ее раздраженный визг потревожил весь квартал.

– Если это твоя собака, – сказал Джим, когда они снова вышли на улицу, – что мешает тебе привязать ее к какому-нибудь дереву, использовав это ярмо, надетое ей на шею вопреки закону о неприкосновенности личности, и забыть о ней?

– Я никогда не решусь на такое, – ответил собачник, ошеломленный таким смелым предложением. – Он спит на кровати, я сплю на кушетке. Стоит мне взглянуть на него, как он бежит жаловаться Марселле. Но как-нибудь ночью я расквитаюсь с ним, Джим. Я уже все обдумал. Я прокрадусь к нему с ножом и проделаю в пологе над его кроватью хорошую дырку, чтобы его покусали москиты. Провалиться мне, если я этого не сделаю!

– Сэм Тэлфер, ты не в себе. Что с тобой стряслось? Я ни черта не смыслю во всех этих городах и квартирах. Но на моих собственных глазах в Прэри-Вью ты одним медным краном от бочки с патокой обратил в бегство обоих тиллотсоновских ребят. И это ты накидывал лассо на самого свирепого быка в Литл-Паудер и вязал его тридцать девять с половиной секунд по часам.

– Да, я, и вправду ведь я! – отозвался второй, и на миг его глаза засверкали. – Но это до того, как я остепенился.

– Неужели миссис Тэлфер… – начал было Джим.

– Молчи! – воскликнул собачник. – Вот еще кафе.

Они направились к бару. Собака задрыхла у них в ногах.

– Виски, – заказал Джим.

– Давайте два, – сказал собачник.

– А я думал о тебе, – сказал Джим, – когда покупал пустошь. Подумал, что хорошо бы ты был тут и помог мне со всем этим.

– В прошлый вторник, – сказал собачник, – он тяпнул меня за лодыжку, потому что я заказал кофе со сливками. А сливки всегда достаются ему.

– Тебе бы сейчас понравилось в Прэри-Вью… – сказал Джим. – Ребята съезжаются к нам с самых отдаленных ранчо, за полсотни миль. А мой выгон начинается в шестнадцати милях от города. Одну сторону обнести оградой, так и то пойдет миль сорок проволоки, не меньше.

– В спальню пытаешься просочиться через кухню, – рассказывал собачник, – в ванную комнату крадешься через гостиную и возвращаешься в спальню через столовую, потому что там можно отступить и спастись через кухню. И он храпит и рычит во сне, а я вынужден курить в парке, а то вдруг у него будет астма…

– Неужели миссис Тэлфер… – начал Джим.

– О, да замолчи же ты! – завопил собачник. – Ну, что на этот раз?

– Виски, – сказал Джим.

– Сделайте два, – сказал собачник.

– Я бы, пожалуй, потихоньку уже шел к парому… – заметил Джим.

– Ну, ты, кривоногая, вислозадая, толстопузая черепаха! Шевелись, что ли, пока тебя не перетопили на мыло! – завопил собачник, и в его голосе и рывке поводка появились какие-то новые нотки. Собака заковыляла за ним следом, злобно рыча в ответ на неслыханные речи своего телохранителя.

В конце Двадцать третьей улицы собачник толкнул ногой вращающуюся дверь.