Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Потеря места для Рандаля была делом большой важности. Обязанности его были весьма немноготрудны, а жалованья доставало не только на его нужды, но даже доставляло ему возможность употребить остатки от него на воспитание Оливера и своей сестры. Отдавая справедливость молодому человеку, я должен сказать, что, при всем его равнодушии к человеческому роду, родственные узы были для него священны. Стараясь сколько нибудь подвести под уровень своего образования честного Оливера и Джульетту, он поддавался даже некоторым искушениям, обольстительным в глазах человека его возраста. Люди, существенно алчные и бессовестные, часто в оправдание своих преступлений приводят попечение о своем семействе…. С потерею места Рандаль терял все средства к существованию, исключая тех, которые предоставлял ему, Одлей. Но если Одлей действительно раззорился? К тому же Рандаль приобрел уже некоторую известность своею ученостью и обширными дарованиями. Для него открывалось поприще, на котором, устраняясь от политической партии, он мог бы легко получить прекрасную должность, а вместе с ней и прекрасные доходы. Поэтому, как нельзя более довольный решимостью своих сослуживцев, Рандаль с хорошим аппетитом отобедал в своем клубе и, с христианскою покорностью Провидению касательно превратного счастья своего покровителя, отправился на Гросвенор-Сквэр, в надежде застать Одлея дома. Узнав, что Одлей действительно был дома, Рандаль вошел в библиотеку. У Эджертона сидели три джентльмена: один из них был лорд л'Эстрендж, а другие двое – члены бывшей администрации. Рандаль в ту же минуту хотел было удалиться из этого собрания; но Эджертон ласково сказал ему:

– Войдите, Лесли; я только что говорил о вас.

– Обо мне, сэр?

– Да, – о вас и о месте, которое вы занимали. Я спрашивал сэра… (указывая на своего сослуживца) не благоразумно ли будет с моей стороны потребовать от вашего прежнего начальника отзыв о ваших способностях, который, я знаю, должен быть прекрасный, и который послужил бы вам с пользой при новом начальнике.

– О, сэр, возможно ли в такое время думать обо мне! воскликнул Рандаль с непритворным чувством.

– Впрочем, продолжал Одлей с обычной сухостью: – сэр…. к удивлению моему, полагает, что вам следовало бы отказаться от своего места. Не знаю, какие к тому причины имеет милорд, – вероятно, весьма основательные; но я бы не посоветовал вам этой меры.

– Мои причины, сказал сэр…. с формальностью должностного человека: – очень просты: у меня есть племянник в подобном положении, который, без сомнения, откажется. Каждый человек, имевший какую нибудь должность, и которого родственники занимали в правительстве высокие места, должен сделать то же самое. Я не думаю, что мистер Лесли решится допустить себе исключение из этого.

– Позвольте вам заметить, мистер Лесли мне вовсе не родственник.

– Однако, имя его имеет неразрывную связь с вашим именем; он так долго жил в вашем доме, так известен в обществе (и не подумайте, что я говорю комплименты, если прибавлю, что мы основываем на нем большие надежды), я не смею допустить предположения, чтобы после этого стоило удерживать за собою ничтожное место, которое отнимает от него возможность поступить современем в Парламент.

Сэр… был из числа тех страшных богачей, для которых положение человека, существовавшего одним жалованьем, было ничтожно. Надобно сказать, впрочем, что он все еще считал Эджертона богаче себя и уверен был, что он прекрасно устроит Рандаля, который, мимоходом сказать, ему очень нравился. Он полагал, что если Рандаль не последует примеру своего знаменитого покровителя, то унизит себя во мнении и уважении самого Эджертона.

– Я одно скажу, Лесли, сказал Эджертон, прерывая ответ Рандаля: – ваша честь нисколько не пострадает, если вы и останетесь на прежнем месте. Мне кажется, ужь если оставлять его, так это из одного только приличия. Я ручаюсь за это, лучше останьтесь на своем месте.

К несчастью, другой член правительства, сохранявший до этой минуты безмолвие, был литератор. К несчастью, что во время вышеприведенного разговора рука его опустилась на знаменитый памфлет Рандаля, лежавший на столе, покрытом книгами, и, перевернув несколько страничек, дух и цель этого мастерского произведения, написанного в защиту администрации, возникли в его слишком верном воспоминании.

Он тоже любил Рандаля; мало того он восхищался им, как автором поразительного и эффектного памфлета. И потому, выведенный из торжественного равнодушие, которое он обнаруживал до этого к судьбе своего подчиненного, сказал с приветливой улыбкой:

– Извините, сочинитель такого сильного произведения не может быть обыкновенным подчиненным. Его мнения в этом памфлете изложены слишком верно; эта чудесная ирония на того самого человека, который, без сомнения, сделается начальником Рандаля, непременно обратит на себя строгое внимание и принудит мистера Рандаля sedet eternurnque sedebit на оффициальном стуле…… Ха, ха! как это прекрасно! Прочитайте, л'Эстрендж! Что вы скажете на это?

Гарлей взорами пробежал указанную страницу. Оригинал этого произведения, состоявший из грубых, размашистых, но выразительных шуток, пропущен был сквозь изящную сатиру Рандаля. Это было превосходно. Гарлей улыбнулся и устремил свои взоры на Рандаля. Лицо несчастного похитителя чужих произведений пылало. Гарлей, умея любить со всею горячностью своего сердца, умел не менее того и ненавидеть. Впрочем, он был из числа тех людей, которые забывают свою ненависть, когда предмет её находится в несчастии. Он положил брошюру на стол.

– Я не политик, сказал он: – но Эджертон, как каждому известно, до такой степени разборчив во всем, что касается оффициального этикета, что мистер Лесли ни в ком более не найдет для себя такого благоразумного советника.

– Прочитайте сами, Эджертон, сказал сэр……, передавая Одлею памфлет.

Должно заметить здесь, что Эджертон сохранил весьма неясное воспоминание о том, до какой степени этот памфлет вредил Рандалю в его настоящем положении. Он взял его и, внимательно прочитав указанное место, серьёзным и несколько печальным голосом сказал:

– Мистер Лесли, я беру назад мой совет. Мне кажется, сэр прав. Нобльмен, на которого вы написали в этом памфлете колкую сатиру, будет вашим начальником. Не думаю, чтобы он отрешил вас от должности с первого раза; но во всяком случае едва ли можно ожидать, что он станет принимать участие в вашем повышении. При этих обстоятельствах, я боюсь, что вы не можете располагать собою как….

Эджертон остановился на несколько секунд и потом с глубоким вздохом, решавшим, по видимому, дело, заключил свою мысль словом: «джентльмен».