Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Что это?» – спросил я, хоть в этом вопросе и не было надобности, поскольку я узнал этот голос.

«Ах, эта надоедливая собака Уивис, – ответила Нина раздраженным тоном. – Он принадлежал Фабио. Он портит такой прекрасный вечер своим завыванием».

«Где он?»

«После смерти моего мужа он стал таким беспокойным: бродил по всему дому и стонал, а потом начал требовать, чтобы ему позволили спать в комнате Стелы, у ее кроватки. Он действительно изводил меня днем и ночью, так что я была вынуждена посадить его на цепь».

Бедный Уивис! Он был жестоко наказан за свою преданность!

«Я очень люблю собак, – сказал я медленно, – и они обычно принимают меня со сверхъестественной радостью. Могу ли я увидеть вашего пса?»

«О, конечно! Гуидо, ты не сходишь, чтобы спустить его?»

Гуидо не двинулся с места, он сидел, откинувшись в кресле, и потягивал кофе.

«Премного благодарен, – ответил он полунасмешливо, – быть может, вы позабыли, что в последний раз, когда я это сделал, пес чуть не порвал меня на куски. Если вы не возражаете, я лучше поручу это дело Джакомо».

«После этого рассказа о поведении собаки, вероятно, граф передумает видеть его. Это действительно правда, – говорила она, повернувшись ко мне, – Уивис выказывает огромную неприязнь к синьору Феррари, хотя он и добродушный пес и играет с моей маленькой дочкой все дни напролет, если она к нему заходит. Вы все еще желаете увидеть его? Да?» И так как я утвердительно кивнул, она позвонила в маленький колокольчик дважды, и появился дворецкий.

«Джакомо, – продолжила она, – отвяжите Уивиса и приведите его сюда».

Джакомо бросил на меня еще один скромный вопрошающий взгляд и отправился исполнять приказ. Еще через пять минут завывание вдруг прекратилось, и тень большого гибкого темного существа замелькала, дико прыгая через освященный луною газон, – это Уивис мчался на полной скорости. Он не обратил никакого внимания ни на свою хозяйку, ни на Феррари и летел прямо ко мне с радостным визгом. Его огромный хвост без устали двигался, он задыхался от жадного волнения и, обнюхав со всех сторон мой стул, он уселся и облизал мои ноги и руки и нежно потер большую голову о мое колено. Эта безумная демонстрация его восхищения вызвала чрезвычайное удивление у моей жены и Феррари. Я заметил это и просто сказал:

«Я же предупреждал вас! Ничего удивительного, уверяю. Все собаки относятся ко мне именно так».

И я положил руку на шею зверя с командным жестом, собака сразу же улеглась и только время от времени поднимала свои большие задумчивые карие глаза к моему лицу, как будто задаваясь вопросом, почему же оно так сильно изменилось. Однако никакая маскировка не могла обмануть его сообразительность – верный пес знал своего хозяина. В это время Нина показалась мне побледневшей, определенно, ее маленькая белая рука, вся блестевшая украшениями, слегка дрожала.

«Вы боитесь этого благородного животного, мадам?» – спросил я, пристально глядя на нее. Она засмеялась немного вымученно.

«Ах, нет! Но Уивис обычно столь сдержан с незнакомцами, и я никогда не видела, чтобы он приветствовал кого-либо с таким восторгом, кроме моего покойного супруга. Это действительно очень необычно!»

Феррари, судя по его взглядам, был согласен с ней и, казалось, был озадачен этим обстоятельством.

«Странно сказать, – вставил он, – Уивис меня позабыл теперь. Он никогда не упускает случая зарычать на меня, проходя мимо».

Услышав его голос, пес сделал именно это, начав недовольно порыкивать, но прикосновение моей руки успокоило его. Демонстративная вражда животного по отношению к Феррари удивила меня – это было что-то новое, до моих похорон его поведение выказывало совершенное дружественное расположение к нему.

«В свое время я много контактировал с собаками, – сказал я сознательно невозмутимым голосом. – Я нахожу их инстинкт потрясающим – они умеют мгновенно распознавать людей, которые любят их общество. Ваш Уивис, графиня, несомненно, сразу же догадался о том, что у меня много друзей среди его братии, поэтому нет ничего странного в его поведении».

Этот тон научного хладнокровия, с которым я говорил, и факт полного восхищения Уивиса мною постепенно развеяли все сомнения моих предателей, поскольку после небольшой паузы инцидент был полностью исчерпан, и наш разговор продолжился в приятной и непринужденной манере. Тем не менее перед моим отъездом в тот вечер я предложил вновь посадить собаку на цепь: «Поскольку, если это сделаю я, то могу гарантировать, что он больше не потревожит ваш ночной покой своим воем».

Это мое предложение было одобрено, и Феррари пошел показать мне место, где стояла конура. Я пристегнул Уивиса и нежно его успокоил, а он, казалось, все понял и принял свою судьбу с достоинством, улегшись на свою соломенную постель без малейшего сопротивления, не считая одного молящего взгляда своих умных глаз, когда я повернулся и ушел.

Раскланиваясь с Ниной, я твердо отказался от предложенной Феррари дружеской прогулки до моего отеля.

«Я очень люблю одинокие прогулки под луной, – сказал я. – Позвольте мне следовать своей привычке в этот раз».

После нескольких дружественных аргументов они уступили моей воле. Я пожелал им обоим стандартной «доброй ночи», низко склонившись к руке моей жены и целуя ее вполне прохладно, видит Бог, но даже этого оказалось достаточно, чтобы она заискрилась и вспыхнула от удовольствия. Когда я уходил, Феррари лично сопроводил меня до ворот виллы и проследил за тем, как я выходил на открытую дорогу. Пока он так стоял, я шел медленным шагом с задумчивым видом в сторону города, но как только я услышал тяжелый лязг закрывающихся дверей, я развернулся и поспешил обратно осторожным и бесшумным шагом. Избегая главного входа, я обогнул по кругу западную сторону своих владений, где находились плотные заросли лавров; они простирались вверх почти до самой веранды, которую я только что покинул. Зайдя в заросли и осторожно раздвигая ветки в стороны, я протиснулся внутрь и постепенно добрался до того места, откуда мог четко видеть веранду, а также слышать все там происходящее. Гуидо сидел на низком кресле, которое я только что освободил, положив свою голову на грудь моей жены; одной рукой он обнял ее за шею и притянул ее к себе. В таком сплетенном положении они пребывали в абсолютной тишине в течение нескольких минут. Внезапно Феррари заговорил:

«Ты очень жестока, Нина! Ты почти заставила меня думать, будто восхищаешься этим старым богатым графом».

Она засмеялась: «Так и есть! Он был бы настоящим красавцем, если бы не носил этих уродливых очков. А его драгоценности прекрасны. Я бы хотела получить от него еще».