Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

У меня тяжело упало сердце, а к горлу подступил комок. Я остановил свой быстрый шаг и просил Винченцо позвать экипаж – обычную карету, которые стоят для найма на всех главных улицах Неаполя. Я запрыгнул в одну из таких и приказал кучеру как можно быстрее везти меня на Виллу Романи и, быстро сказав Винченцо, что меня скорее всего не будет в отеле весь день, я помчался вверх по дороге. Приехав на виллу, я увидел, что главные ворота были распахнуты, будто в ожидании моего приезда, и когда я приблизился к входу в дом, то сам Джакомо вышел навстречу.

«Как девочка?» – нетерпеливо спросил я его.

Он не ответил, а лишь тяжело покачал головой и указал на опрятного человека, который в этот момент спускался по лестнице, в нем я немедленно узнал прославленного доктора-англичанина, проживавшего по соседству. К нему я повторно обратил свой вопрос, он позвал меня внутрь комнаты и закрыл дверь.

«Фактически, – сказал он просто, – это следствие грубого пренебрежения. Девочка, очевидно, была ослаблена в последнее время и поэтому подвергалась опасности легко подхватить какую-нибудь инфекцию. По своей природе она сильна, как я вижу, и если бы за мной послали при первых симптомах заболевания, то я еще мог бы помочь ей. Няня сказала мне, что не посмела войти в комнату хозяйки, чтобы не побеспокоить ее ночью, иначе она бы позвала ее взглянуть на девочку, что прискорбно, поскольку сейчас я уже ничего не могу сделать».

Я слушал все это, словно во сне. Даже старая Ассунта не посмела побеспокоить графиню после полуночи – нет! Даже зная, что ребенок мог быть серьезно болен и подвергался страданиям. Я хорошо знал причину – слишком хорошо! Итак, в то время как Феррари наслаждался восторженными объятиями и слезными прощаниями, моя малышка страдала от боли и лихорадки без материнского ухода и утешений. Конечно, они вряд ли помогли бы, но я был дураком, надеясь на то, что хоть одна искра милосердия и женственности еще оставалась в той, на которую я потратил впустую первую и единственную любовь в своей жизни. Доктор посмотрел на мою молчаливую задумчивость и после паузы заговорил снова:

«Девочка горячо просила вас видеть, – сказал он, – и я убедил графиню послать за вами, хотя она сильно сопротивлялась: как она сказала, вы боитесь заразиться. Конечно, всегда есть риск…»

«Я не трус, синьор, – прервал я его, – хотя многие из нас, итальянцев, выставляют себя во время чумы малодушными мерзавцами, а особенно в сравнении с отважными и мужественными англичанами. Но исключения все же есть…»

Доктор учтиво улыбнулся и поклонился: «Тогда мне нечего больше добавить, кроме того, что хорошо бы вам увидеть мою маленькую пациентку прямо сейчас. Я вынужден буду отлучиться на полчаса, но по истечении этого времени я вернусь».

«Стойте! – сказал я, удерживая его за руку. – Есть ли хоть какая-то надежда?»

Он серьезно посмотрел на меня: «Боюсь, что нет».

«Неужели ничего нельзя сделать?»

«Ничего, кроме как поддерживать ее в тепле и покое. Я оставил некоторые лекарства у няни, которые помогут умерить боль. Я смогу лучше судить о ее состоянии, когда вернусь: тогда болезнь достигнет своего кризиса». Спустя несколько минут он покинул дом, и молодая служанка проводила меня в детскую.

«Где же графиня?» – спросил я шепотом, когда мягко поднимался по ступеням.

«Графиня? – отвечала девушка, раскрыв глаза от удивления. – В своей спальне, ваше превосходительство, мадам и не думает покидать ее, из-за опасной инфекции». Я подавил грубое ругательство, которое готово было невольно сорваться с языка. Еще одно доказательство крайней бессердечности этой женщины, подумал я!

«Она не видела девочку?»

«С тех пор, как та заболела? О нет, ваше превосходительство!»

Очень осторожно на мысках я вошел комнату. Жалюзи были частично опущены, поскольку яркий свет беспокоил ребенка; у небольшой белой кровати сидела Ассунта, я увидел ее печальное бледное лицо, почти застывшее от горя. При моем приближении она подняла глаза, мягко бормоча:

«Так всегда бывает. Пресвятая Дева забирает лучших из нас: сначала отца, а затем и ребенка, – это правильно и справедливо, только худшие остаются жить».

«Папа!» – слабо простонал голос малышки, и Стела села среди своих рассыпанных в беспорядке подушек с широко раскрытыми дикими глазами, горящими щеками и разжала губы, через которые вырывалось быстрое дыхание и прерывистые вздохи. Ужаснувшись видом тяжелого страдания на ее лице, я нежно обнял ее, она слабо улыбнулась и попыталась поцеловать меня. Я прикрыл бедный пересохший маленький ротик и пробормотал успокаивающе:

«Стела должна быть терпеливой и спокойной, Стела должна лечь, тогда будет меньше болеть! Вот так-то лучше!» – Девочка подчинилась и снова опустилась на подушки, не спуская с меня глаз. Я встал на колени у постели и смотрел на нее с тоской, пока Ассунта увлажняла ее губы и делала, что могла, чтобы облегчить боль, которую девочка переносила столь кротко; ее дыхание становилось все быстрее и слабее с каждой уходящей секундой. «Вы мой папа, правда?» – спросила она; яркий румянец заливал ее щеки и лоб. Я не ответил, а только поцеловал ее горячую ручку, которую держал. Ассунта покачала головой.

«Ах, бедняжка! Время близко – она уже видит отца. А почему нет? Он сильно любил ее, и он точно придет за ней, если святые ему разрешат».

И она упала на колени и начала благоговейно молиться, быстро перебирая свои четки. В это время Стела обняла меня одной рукой за шею, ее глаза оставались полузакрытыми, она говорила и дышала с возраставшим затруднением.

«У меня так горит горло, папа! – сказала она жалобно. – Ты можешь помочь мне?»

«Я бы хотел помочь, моя дорогая! – прошептал я. – Я бы взял себе всю твою боль, если бы мог!»

Она помолчала с минуту. Затем сказала:

«Как же долго тебя не было! А сейчас я слишком больна, чтобы поиграть с тобой! – Тогда слабая улыбка отразилась на ее лице. Бедный малыш То-то! – слабенько воскликнула она, когда ее взгляд упал на старую сломанную куклу в блестящем платье карнавального клоуна, которая лежала в ногах ее постели. – Бедный старенький То-то! Он подумает, что я больше его не люблю, потому что у меня болит горлышко. Дай мне его, папа!»

И когда я выполнил ее просьбу, она обхватила куклу одной рукой, пока сидела, обнимая меня второй, и добавила:

«То-то тебя помнит, папа, ты ведь привез его из Рима, и он тоже тебя очень любит, но не так сильно, как я!» И ее темные глаза лихорадочно заблестели. Вдруг ее взгляд нашел Ассунту, чья седая голова покоилась в ее руках, когда она стояла на коленях.

«Ассунта!»

Старуха подняла глаза.

«Девочка моя!» – ответила она дрожащим старческим голосом.