Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Наконец-то!» – подумал я и тяжело вздохнул. Я повернулся к своему камердинеру, который как раз заканчивал полировать мою чашку и блюдце для завтрака:

«Вы можете идти, Винченцо!» – сказал я кратко. Он поклонился, и дверь бесшумно закрылась за ним. Медленно я сломал печать этого судьбоносного конверта, вынимая письмо от Гуидо Феррари, – собственноручно подписанный им приговор для себя!

«Мой лучший друг! – гласили его строки. – Вы догадались по черной рамке конверта о той прекрасной новости, которую я собираюсь вам сообщить. Мой дядя умер наконец, слава Богу! И оставил меня своим единственным и безоговорочным наследником. Я свободен теперь и, конечно, возвращаюсь в Неаполь немедленно, как только некоторые пустяковые формальности будут завершены. Я полагаю, что могу планировать возвращение на 23-е или 24-е число, однако телеграфирую вам точную дату и, если возможно, точный час своего прибытия. Вы очень меня обяжете, если не станете сообщать об этом графине, поскольку я бы хотел сделать ей сюрприз. Бедняжка! Она была так одинока, и я бы хотел увидеть первый восторг и удивление ее прекрасных глаз! Вы поймете это, не правда ли, друг, или это покажется вам глупым? В любом случае с моей стороны было бы грубостью держать вас в неведении относительно своего возвращения, и я знаю, что вы посмеетесь над моим желанием сокрыть это от Нины. Как она будет счастлива, и что за прекрасный карнавал мы отпразднуем вместе этой зимой! Не думаю, что когда-либо я был так счастлив; возможно, это связано со столь значительным пополнением моих карманов. Я очень рад этим деньгам, поскольку они поднимают меня на ступень выше к ее положению. И хотя все ее письма ко мне были наполнены крайней нежностью, я все же думаю, что теперь она будет обо мне еще лучшего мнения. Что касается вас, мой дорогой граф, вернувшись, я первым делом возвращу с процентами тот значительный долг, которым я вам обязан, – тем самым моя честь будет удовлетворена, а вы, я уверен, будете лучшего мнения о

Таковым было его письмо, и я перечитывал его снова и снова. Некоторые строки врезались в мою память, словно выжженные каленым железом. «И хотя все ее письма ко мне были наполнены крайней нежностью!» Ох, подлое двуличие! Глупец, глупец в высшей степени, равно каким и я был прежде! Она, лукавая предательница, с целью предотвратить его малейшее подозрение или ревность во время его отсутствия, очевидно, писала ему сладкие медовые письма, наполненные вдохновенными эпитетами и клятвами верности, даже в то время, когда она приняла меня в качестве мужа, – меня, Бог мой! Что за дьявольский танец смерти! «Вернувшись, я первым делом возвращу с процентами тот значительный долг, которым я вам обязан» (действительно, немалый долг, Гуидо, настолько огромный, что ты даже не представляешь его истинные размеры!), «тем самым моя честь будет удовлетворена» (отчасти и моя), «а вы, я уверен, будете лучшего мнения о вашем преданном». Вероятно, буду, Гуидо, мой преданный друг, вероятно, когда все мои планы осуществятся окончательно, то я буду о тебе лучшего мнения. Но не ранее!

В течение нескольких минут я пребывал в задумчивости, а затем сочинил для него следующий ответ:

«Дорогой друг! Я рад слышать о вашей удаче, а еще более доволен тем, что вскоре вы осчастливите нас своим приездом! Я восхищен вашей небольшой задумкой с сюрпризом для графини и выполню все ваши пожелания по этому делу. Однако вы в свою очередь должны оказать мне одну пустячную услугу: мы очень скучали в ваше отсутствие, и я намереваюсь возобновить увеселения и назначить ужин на 24-е число (канун Рождества) в честь вашего возвращения – эпикурейскую трапезу лишь для мужского общества. Поэтому я вас просил бы сделать мне одолжение и возвратиться именно в этот день, а по прибытии в Неаполь направиться прямиком ко мне в отель, чтобы я мог иметь удовольствие первым приветствовать вас должным образом. Телеграфируйте мне ваш ответ и время прибытия вашего поезда – в этом случае мой экипаж будет ждать вас на станции. Время начала ужина может быть назначено соответственно вашему приезду, конечно. Что вы скажете о восьми вечера? После ужина вы сможете направиться на Виллу Романи, когда вам будет угодно, – ваша радость от сюрприза для леди и ее восторгов будет еще слаще от этой маленькой задержки. Я верю, что вы не откажете старому джентльмену в его прихоти,

Это послание было окончено и подписано намеренно грубой подписью, которая стала частью моего нового характера; я завернул конверт, поставил печать и написал адрес и, подозвав Винченцо, приказал немедленно его отправить. Как только он исчез, чтобы выполнить мое поручение, я принялся за мой нетронутый завтрак, стараясь есть его, как обычно. Но мои мысли работали слишком бурно для хорошего аппетита, я сосчитал дни по пальцам: их оставалось всего четыре между мною и – чем? В одном я был уверен: я должен увидеть свою жену, а точнее, мою суженую, причем сегодня же. Тогда я стал обдумывать, насколько продвинулось вперед мое ухаживание с того дня, как она призналась мне в любви. Я виделся с нею часто, но не ежедневно, ее поведение поочередно выражало нежность, преклонение, застенчивость, доброту, а один или два раза – страстную влюбленность, хотя это последнее я всегда в ней холодно отрицал. Поскольку, хоть я и мог многое выдержать, но любая притворная вспышка чувств с ее стороны вызывала во мне отвращение и наполняла такой сильной ненавистью, что нередко, когда она разыгрывала чрезмерную нежность, я боялся, как бы мой скрытый гнев не прорвался наружу и не подтолкнул меня убить ее на месте, словно ядовитую змею, хотя это была бы слишком милосердная смерть для такой, как она. Я предпочитал добиваться ее благосклонности исключительно подарками, и ее ручки всегда были готовы принять их – неважно, от меня или от других мужчин, что ей их предлагали. От драгоценного камня исключительной редкости до простого цветка она никогда ни от чего не отказывалась, ведь ее сильнейшими страстями были тщеславие и жадность. Сверкающие драгоценности из ворованного наследия Кармело Нери – безделушки, которые я тщательно выбирал для нее: кружева, богатые вышивки, букеты самоцветов из оранжереи, золотистые коробки дорогих конфет – ничем она не брезговала и все принимала с жадным ликованием, даже не пытаясь скрывать его от меня, а скорее наоборот, очевидно демонстрируя мне, что всего этого она заслуживала по праву. И в конце концов я считал, что это не имело значения: к чему было все мое богатство, кроме как послужить средством для осуществления наказания, к которому я приговорил ее? Я изучал ее натуру с критической холодностью, я видел все ее жеманство, искусно маскируемое под добродетель, с каждым днем она падала все ниже в моих глазах, и я смутно поражался тому, как я раньше мог любить столь грубую и пошлую женщину! Она определенно была красива, но красивыми бывают и многие падшие несчастные женщины из тех, что продают себя за золото на улицах, и кто, несмотря на их незаконную деятельность, являет собой менее отвратительный образец, чем та женщина, на которой я женился. Обычное красивое лицо и тело можно купить так же легко, как цветок на базаре, однако верное сердце, чистая душа, возвышенный ум, что превращают женщину в ангела, – это все не продается и является большой редкостью. Красота – хоть и скоропроходящая вещь, однако представляет ловушку для всех нас: она сводит с ума помимо воли, все мы, мужчины, таковы. Случилось так, что даже я, который теперь поднялся над любимым когда-то существом, не смог заглянуть под оболочку ее физической красоты без глупой страсти, проснувшейся во мне, – той страсти, что несет в себе нечто убийственное: почти жестокое восхищение, неконтролируемые чувства, за которые я презираю себя теперь, когда они ушли! Это и есть слабое звено даже у самых сильных из нас, и подобные женщины прекрасно знают, где наше уязвимое место. Всего один хорошо нацеленный булавочный укол – и все барьеры предосторожности и скрытности сломаны, мы готовы распахнуть наши души для улыбок и поцелуев. Несомненно, в заключительный Судный день, когда нас приговорят, мы сможем высказать наше последнее оправдание Творцу словами первого обманутого человека: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел!»