Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

Не теряя времени, я в тот же день отправился на Виллу Романи. Я подъехал туда на своем экипаже, прихватив с собой обычное любовное подношение в виде огромной позолоченной плетеной корзины, наполненной белыми фиалками. Их великолепный аромат напомнил мне то майское утро, когда родилась Стела, а затем в моем уме мгновенно всплыли слова, сказанные Гуидо Феррари. Какими загадочными они тогда мне показались – и какое ясное значение приобрели теперь! Приехав на виллу, я обнаружил свою невесту в ее будуаре, одетую в утреннее домашнее платье, если замысловатое одеяние из белого кашемира, отделанное мехельнским кружевом и лебединым пухом, можно было назвать домашним платьем. Ее шикарные волосы свободно лежали на плечах, и она сидела в бархатном мягком кресле перед маленьким деревянным камином, читая. Ее манера поведения выказывала роскошную непринужденность и изящество, однако она подпрыгнула, как только слуга возвестил о моем приходе, и вышла вперед, приветствуя меня с ее обычным шармом, в котором угадывалось нечто от императрицы, принимающей гостя. Я преподнес ей цветы, прибавив несколько заученных и учтивых комплиментов, произнесенных ради служанки, которая задержалась в комнате, а затем добавил более тихим голосом:

«У меня для вас важные новости, могли бы мы поговорить наедине?»

Она улыбнулась и кивнула, приглашая меня сесть изысканным движением руки, и сразу же отпустила служанку. Как только дверь затворилась за девушкой, я тут же перешел к делу, едва дождавшись, пока моя жена также усядется перед камином.

«Я получил послание от синьора Феррари».

Она слегка вздрогнула, но ничего не сказала и лишь едва кивнула головой и приподняла свои прекрасные брови в вопросительном взгляде, как бы говоря: «В самом деле! И как же это связано со мной?». Я пристально посмотрел на нее и продолжил: «Он возвращается через два или три дня и говорит, что это точно, – тут я улыбнулся, – и что вы будете счастливы его видеть».

На этот раз она привстала с кресла, ее губы двинулись, как будто в порыве что-то высказать, однако она снова промолчала и, усаживаясь обратно на мягкие бархатные подушки, она сильно побледнела.

«Если, – продолжал я, – у вас имеется какая-либо причина полагать, что его поведение будет представлять опасность для вас, после того как он узнает о нашей помолвке, вследствие его разочарованных амбиций, тщеславия или иных личных интересов (поскольку вы, конечно, никогда его не привечали), то я бы посоветовал вам отправиться погостить у каких-нибудь друзей на несколько дней, пока его ярость немного не успокоится. Что вы скажете о таком плане?»

Она казалась задумчивой в течение нескольких минут, затем, подняв прекрасные глаза, исполненные покорностью, она ответила:

«Пусть будет так, как вы желаете, Чезаре! Синьор Феррари несомненно груб, обладает горячим темпераментом и слишком самонадеян, однако вы совсем не думаете о себе в этом деле! Определенно, вы тоже находитесь в опасности подвергнуться преследованию с его стороны, когда он обо всем узнает!»

«Я буду на страже! – сказал я спокойно. – Кроме того, я с легкостью прощу любое негодование с его стороны, которое представляется мне вполне естественным! Потерять все надежды на вашу столь желанную любовь должно стать серьезным испытанием для такой страстной натуры и горячей головы, как он. Бедняжка!» – и я вздохнул и покачал головой с доброжелательной нежностью: «Кстати, он пишет, что вы посылали ему письма?»

Я бросил этот вопрос с равнодушием, однако он ее удивил. Она задержала дыхание и подозрительно посмотрела на меня с тревожным выражением. Найдя мое лицо абсолютно бесстрастным, она немедленно вернула свое самообладание и отвечала:

«Ах, да! Я была вынуждена написать ему раз или два по поводу вопросов, связанных с делами моего покойного мужа. К сожалению, Фабио назначил его одним из наследников своего состояния в случае смерти, а меня чрезвычайно возмущает это его положение, которое обеспечивает ему некоторые возможности оказывать влияние на мои действия. Хотя на самом деле он ничего не может. Несомненно, Феррари преувеличил количество моих писем к нему? Вполне в духе его дерзости так поступать».

Хотя это последнее замечание было адресовано ко мне в вопросительном тоне, я предпочел оставить его без внимания. Я вернулся к первоначальной теме.

«Так что же вы намереваетесь делать? – сказал я. – Вы остаетесь здесь или уедете на время?»

Она поднялась и подошла ко мне, встав рядом на колени и обхватив своими маленькими ручками мою руку. «С вашего позволения, – мягко начала она, – я бы отправилась в монастырь, где меня воспитывали. Он всего в восьми или десяти милях отсюда, и я думаю, – здесь она изобразила самое сладостное выражение невинности и жалости, – думаю, мне будет приятно вновь оказаться там, то есть, посвятить себя на некоторое время исключительно духовным обязанностям, прежде чем я вступлю во второй брак. Дорогие монахини будут счастливы меня видеть вновь, уверена, вы не возражаете? Это стало бы прекрасным приготовлением к моему будущему».

Я сжал ее ласковые ручки и жестко удерживал их, пока смотрел на нее, стоявшую на коленях, словно святую за молитвою, в белых одеждах.

«Несомненно, так и будет! – ответил я хриплым голосом. – Самая лучшая подготовка! Никто ведь не знает, что может случиться завтра, и мы не ведаем, жизнь или смерть ожидает нас впереди, – очень мудрое решение подготовиться к будущему словами раскаяния и молитвы! Я восхищен вашим возвышенным порывом, дорогая! Отправляйтесь в монастырь без всяких сомнений! Я найду вас там и приеду, когда гнев и горечь нашего друга Феррари утихнет и иссякнет. Да, поезжайте в монастырь, в общество добрых и набожных монахинь и помолитесь там о своей душе, о загробной участи вашего покойного мужа и за меня! Такая молитва, как ваша, бесхитростная и искренняя, исходя из ваших уст, взлетит прямиком на небеса! А что касается Гуидо – не бойтесь, обещаю, что он больше вас не обидит!»

«Ах, вы совсем его не знаете! – бормотала она, слегка целуя мои руки, которыми я все еще держал ее. – Боюсь, он доставит вам массу неприятностей».

«В любом случае, я смогу его утихомирить, – сказал я, поднимая ее на ноги и глядя на нее, стоявшую передо мною в своем нежном блеске, словно белый ирис, покачивающийся на ветру. – Вы ведь никогда не подавали ему ложных надежд, так что ему не на что жаловаться».

«Это правда! – ответила она с готовностью и честной улыбкой. – Но я такая нервная! Я всегда воображаю всякие беды, которых не случается. А теперь, Чезаре, скажите мне, когда вы хотите, чтобы я отправилась в монастырь?»

Я безразлично пожал плечами.

«Ваша покорность моей воле, моя красавица, – сказал я прохладно, – одновременно и чарует, и весьма льстит мне, однако я не ваш повелитель, пока нет! Прошу, выбирайте время сами и устройте отъезд по своему вкусу».