Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

Гуидо рассмеялся: «Конечно нет! Однако эти ребята постараются сделать его таковым, они могут затеять ссору из-за одного неверного движения бровью. А остальная часть компании?»

«Неразлучные братья скульпторы Карло и Франческо Респетти, Шевалье Манчини – ученый и писатель, Лучиано Салустри – поэт и музыкант и великолепный маркиз Ипполито Гуалдро, чьи разговоры, как вы знаете, еще более прекрасны, чем голос великой итальянской оперной певицы Аделины Патти. Мне осталось только добавить, – и я улыбнулся полунасмешливо, – имя синьора Гуидо Феррари – преданного друга и страстного влюбленного, и тогда мой список будет полон».

«Превосходно! Всего пятнадцать человек, включая и вас, – сказал Феррари весело, сосчитав по пальцам. – Боже мой! С такой великолепной компанией и хозяином во главе мы весело проведем время. И вы, друг мой, устроили этот банкет только для того, чтобы почтить приезд столь недостойной персоны, как моя?»

«Исключительно по этой причине», – ответил я.

Он подпрыгнул со своего кресла и сжал обеими руками мои плечи.

«В добрый путь! Но почему, во имя всех святых и дьявола, вы так обо мне заботитесь?»

«Почему так забочусь о вас? – повторил я медленно. – Мой дорогой Феррари, я определенно не одинок в своем обожании ваших высоких достоинств! Не все ли вокруг в вас влюблены? Не вы ли – вселенский фаворит? Не вы ли мне рассказывали, что ваш покойный друг, граф Романи, ценил вас дороже всех на свете, после своей жены? Полно вам! Зачем себя недооценивать?»

Его руки медленно сползли с моих плеч, и взгляд, наполненный болью, омрачил его лицо. После небольшого молчания он сказал:

«Снова Фабио! Как же мне надоело его имя и воспоминания о нем! Я говорил вам, он был дураком, и, вероятно, частью его глупости явилась и привязанность ко мне. Знаете, я ведь много думал о нем в последнее время».

«В самом деле? – я притворился увлеченным тем, что прилаживал веточку японской айвы к петлице. – Как это?»

Серьезный задумчивый взгляд смягчил привычный непокорный блеск в его глазах.

«Я видел, как мой дядя умирал, – продолжил он тихим голосом. – Он был стариком, и немного сил оставалось у него, и все же он так отчаянно сражался со смертью! Я видел его желтое дергающееся лицо, искривлявшиеся руки, его клешнеобразные ладони, хватавшие воздух, затем кошмарную отвисшую челюсть, широко раскрытые глаза! Пфф! Все это просто отвратительно!»

«Так, так! – сказал я спокойным тоном, все еще занимаясь своей петлицей и втайне удивляясь этим новым эмоциям, что зародились в потрясенном воображении моей жертвы. – Несомненно, это было угнетающее зрелище, однако вам не стоит слишком изводить себя сожалениями: он ведь был стариком, и хоть это и банальность, которую не стоит повторять, но все мы умрем».

«Сожаления! – воскликнул Феррари, обращаясь более к себе самому, чем ко мне. – Я обрадовался! Он был старым негодяем, глубоко увязшим во всех видах подлости. Нет, я не сожалел о нем, а лишь смотрел на его неистовую борьбу, яростно продолжавшуюся за каждый вздох, и я тогда подумал – сам не знаю, почему – о Фабио».

Глубоко пораженный, но скрывая свое удивление под маской безразличия, я начал смеяться.

«Честное слово, Феррари, простите меня за эти слова, но воздух Рима, кажется, оказал какое-то мрачное воздействие на ваш разум! Признаюсь, что не могу вас понять».

Он тяжело вздохнул. «Посмею сказать, что нет! Хотя я и сам едва могу себя понять. Но если даже старик так тяжело расставался с жизнью, то каково же пришлось Фабио! Мы оба были студентами; мы часто ходили вместе, положив руки на шеи друг друга, как школьницы, и он был так молод и полон жизни – физически даже сильнее меня. Он, должно быть, сражался за жизнь каждым своим нервом и сухожилием до боли, – он остановился и задрожал. – Во имя Неба! Смерть не должна быть столь тяжела для нас! Это очень страшная вещь!»

Высокомерная жалость поднялась во мне. Неужели он не только предатель, но еще и трус? Я слегка коснулся его руки.

«Простите меня, мой юный друг, если я откровенно скажу, что ваш мрачный разговор немного утомителен. Не могу считать его подходящим для начала ужина! И позвольте вам напомнить, что вы все еще не одеты».

Тонкая насмешка в моем тоне заставила его поднять глаза и улыбнуться. Его лицо прояснилось, он отер рукой лоб, словно отмахиваясь от неприятных мыслей.

«Думаю, я перенервничал, – сказал он с усмешкой. – За последние несколько часов я пережил все возможные неприятные предчувствия».

«Неудивительно! – заметил я равнодушно. – После такого зрелища, как вы описали. Вечный Город полон могил. Стряхните пыль Цезарей со своих ног и наслаждайтесь жизнью, пока она длится!»

«Превосходный совет! – сказал он, улыбаясь. – И легко выполнимый. Ну, а теперь готовимся к празднику. С вашего позволения?»

Я позвонил в колокольчик, чтобы вызвать Винченцо и предоставил его в распоряжение Феррари. Гуидо исчез в его сопровождении, кивнув мне со смехом на прощание. Я смотрел на его удалявшуюся фигуру со странным сожалением, впервые с тех пор, как я узнал о его предательстве, подобное чувство возникло у меня к нему. Воспоминание о совместном времени студенчества, когда мы гуляли, «положив руки на шеи друг друга, как школьницы», затронуло меня сильнее, чем я хотел в этом признаться. Это правда, мы были тогда счастливы – два беззаботных юноши, и целый мир будто бы лежал у наших ног. Она еще не успела тогда омрачить небеса нашего доверия; она еще не явилась со своим обманчиво-честным лицом, чтобы сделать из меня слепца, влюбленного сумасшедшего, а его превратить в обманщика и лицемера. Во всем была виновата она , во всех тайнах и ужасах; она стала проклятием для наших жизней; и она заслужила самого жестокого наказания, которое и получит. Если бы только мы никогда ее не видели! Ее красота, как меч, разрезала узы нашей дружбы, которая, когда действительно существует между двумя мужчинами, бывает намного лучше, чем любовь женщины. Однако все сожаления теперь бесполезны: зло совершилось, и ничего нельзя исправить. Я недолго оставался в задумчивости; каждая уходящая секунда приближала меня к концу, который я запланировал и предвидел.

Примерно без четверти восемь мои гости начали прибывать, и один за другим все собрались, кроме двоих – братьев Респетти. Пока мы их ожидали, зашел Феррари в вечернем костюме с видом красавца, который знает, что выглядит лучше всех. Я сразу же отметил весь шарм его манер; не я ли сам в счастливые и глупые дни прошлого находился под влиянием его очарования? Его возвращение в Неаполь радостно приветствовали все собравшиеся джентльмены, многие из них принадлежали к числу его близких друзей. Все они импульсивно обнимали его, что характерно итальянцам, за исключением величественного герцога де Марина, который только учтиво поклонился и поинтересовался некоторыми известными аристократическими семьями, которые, как он сказал, должны были приехать в Рим на зиму. Феррари как раз отвечал на этот вопрос со своим обычным изяществом, грацией и непринужденностью, когда мне принесли записку с пометкой «Срочно». В ней с глубочайшими извинениями и в витиеватых фразах сообщалось, что непредвиденные дела не позволяли Карло Респетти и его брату удостоиться неоценимой чести иметь удовольствие отужинать со мной этим вечером. Тогда я позвонил в колокольчик, провозгласив тем самым, что более не было необходимости задерживать начало вечеринки, и, повернувшись к собравшимся, я сообщил им о непредвиденном отсутствии двоих гостей.