Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного

«Очень жаль, что Франческо не смог прийти, – сказал капитан Фречча, накручивая ус. – Он любит отличное вино, а еще больше – хорошую компанию».

«Дорогой капитан! – послышался музыкальный голос маркиза Гуалдро. – Вы знаете, что наш Франческо нигде не появляется без своего любимого Карло. Если Карло не может прийти, то и Франческо не будет. Если бы все мужчины были такими дружными братьями!»

«Если бы так, – засмеялся Лучиано Салустри, вставая из-за рояля, на котором он играл сам для себя, – то полмира осталось бы без работы. Вы, в частности, – повернулся он к маркизу де Авенкорту, – едва ли нашли бы, куда девать свободное время».

Маркиз улыбнулся и взмахнул рукой в примирительном жесте. Эта рука, между прочим, выглядела невероятно маленькой и изнеженной, почти хрупкой. И все же сила и ловкость запястья де Авенкорта заслужили уважение тех, кто видел его держащим меч для развлечения или с мрачной серьезностью.

«Это несбыточная мечта, – отвечал он на замечания Гуалдро и Салустри, – идея о том, что все мужчины объединятся вместе в одном общем свинарнике равенства. Взгляните на кастовые различия! Благородное происхождение, воспитание и образование превращают мужчину в отважное чувствительное существо, известное как джентльмен, и никакие социалистические теории в мире не вынудят его опуститься обратно на уровень грубого хама, чей плоский нос и уродливые черты лица выказывают в нем плебея даже прежде, чем он скажет хоть слово. Мы ничего не можем поделать с этими вещами. И не думаю, что мы бы захотели, даже если бы и могли».

«Вы правы, – сказал Феррари. – Породистых скакунов не запрягают в плуг. Я всегда считал, что причиной самой первой ссоры, произошедшей между Каином и Авелем, могло стать какое-нибудь классовое различие или ревность, возможно, Авель был негром, а Каин – белым человеком, или наоборот; это было нечто вызывающее антипатию между народами и по сей день».

Герцог де Марина многозначительно кашлянул и пожал плечами.

«Первая ссора, – сказал он, – описанная в Библии, получилась чрезвычайно пошлой. Она должна была бы стать чем-то вроде состязания за первенство. И пусть победит сильнейший!»

Гуалдро довольно рассмеялся.

«Это так похоже на вас, герцог! – воскликнул он. – Я солидарен с вашими чувствами. Вообразите мясника Авеля, нагромождающего смердящие туши животных на жертвенник, в то время как с другой стороны стоит зеленщик Каин с капустой, турнепсами, морковью и прочими овощами! Каково зрелище! Даже олимпийских богов затошнило бы от этого! Тем не менее еврейский Бог, а вернее откормленный священник, который его представляет, продемонстрировал здесь неплохой вкус; я ведь и сам предпочитаю запах жареного мяса противной вони горящих овощей!»

Мы рассмеялись, и в этот момент распахнулась дверь, и старший официант провозгласил важным голосом, приличествующим его должности:

«Монсиньор граф Олива, ужин подан!»

Я сразу же направился в банкетный зал, а мои гости последовали за мной, весело переговариваясь между собой. Все они находились в отличном настроении, и никто даже не обратил внимания на фатальный пробел, вызванный отсутствием двух братьев Респетти. Однако сам я отметил, что теперь число моих гостей составило тринадцать вместо пятнадцати. Тринадцать человек за столом! Я задумался о том, не было ли суеверных среди моих гостей? Феррари, насколько я знал, вообще не придавал значения таким вещам, пока его нервы не потрясла дядюшкина смерть. Я любом случае, я решил не привлекать внимания веселящихся к этому досадному совпадению, если же кто-то заметил бы, то я смог бы легко отшутиться от подобного вздора. Сам же я был глубоко потрясен – это совпадение приобрело для меня серьезное судьбоносное значение. Поглощенный размышлениями об этом, я едва не пропустил слова обратившегося ко мне герцога де Марина, который шел позади меня и, казалось, располагал к более фамильярному общению, чем это входило в его обычную привычку. Мы дошли до двери зала, которая широко растворилась при нашем приближении, и изумительные музыкальные звуки встретили входящих гостей. Тихий шепот удивления и восхищения пробежал среди джентльменов, когда их взору предстала роскошная картина. Я притворился глухим к их похвале, когда занимал свое место во главе стола с Гуидо Феррари по правую руку и герцогом де Марина по левую. Музыка зазвучала громче и более торжественно, и, пока компания рассаживалась по своим местам, хор молодых чистых голосов разразился неаполитанской национальной песней, которая, насколько я могу перевести ее, гласила следующее:

Восторженные аплодисменты встретили эти куплеты, пропетые невидимыми исполнителями, и когда музыка умолкла, разговор вышел на передний план.

«Бог мой! – воскликнул Феррари. – Если этот пир олимпийских богов организован по случаю моего приезда, друг, то могу лишь сказать, что я этого не достоин. Потому что все это больше приличествует визиту короля в соседнее государство!»

«Так и есть! – сказал я. – Есть ли в мире лучший король, чем честный человек? Давайте надеяться, что мы в настоящее временя достойны уважения друг друга».

Он бросил яркий благодарный взгляд в мою сторону и промолчал, слушая похвалы и комплименты со стороны герцога де Марина в адрес исключительного художественного вкуса, заметного в сервировке стола.

«Несомненно, вы много путешествовали на Востоке, граф, – сказал дворянин. – Ваш банкет напоминает мне восточный роман, что я однажды прочел, называется „Ватек“ 7 7 «Ватек» – фантастическая повесть (1782 г.), вариация на тему Фауста в духе готической эстетики. ».

«Точно! – поддержал его Гуидо. – Думаю, что граф – само олицетворение Ватека».

«Едва ли! – сказал я с холодной улыбкой. – Я не претендую на сверхъестественные способности. Реальная жизнь сама по себе достаточно удивительна для меня».

Художник Антонио Бискарди, возвышенный человек с нежной наружностью, посмотрел на нас и скромно сказал:

«Думаю, вы правы, граф. Красота природы и человечества настолько разнообразна и многогранна, что если бы не существовало той неустранимой жажды бессмертия, которая живет в каждом из нас, то, я полагаю, мы полностью довольствовались бы этим миром».

«Вы говорите, как художник и даже человек с характером, – вмешался маркиз Гуалдро, который поскорей прикончил свой суп, чтобы поучаствовать в разговоре, ведь болтовня представляла для него высшее удовольствие. – Лично я никогда не бываю довольным. Мне всегда всего мало! Такая уж у меня натура. Когда я смотрю на прелестные цветы, то хочу их больше, когда наблюдаю прекрасный закат – жажду увидеть еще сотню таких же, а когда вижу симпатичную женщину…»