Жан Жироду - Безумная из Шайо

Орели. Почему ты запираешься у себя в комнате и не открываешь приятельницам, пока они трижды не промяукают под дверью? Между прочим, мы с Габриэль, наверно, выглядим очень забавно, когда, придя к тебе, изображаем из себя этаких кошечек.

Констанс. А вам совершенно незачем мяукать обеим вместе. Вы поднимаете невероятный шум! Пусть мяучит одна – этого вполне достаточно… А нужно мне это потому, что на свете есть убийцы.

Орели. Но ведь убийцы тоже могут мяукать. И вообще откуда взялись убийцы?

Констанс. И еще потому, что есть воры.

Орели. А почему есть воры? Почему на свете почти все воры?

Констанс. Потому что миром правят деньги.

Орели. Наконец-то. Ты сама это сказала. Вот тут-то мы и добрались до сути дела. Потому что мы живем в царстве золотого тельца. Вы, наверно, не подозревали об этом ужасе, Габриэль! В наши дни люди поклоняются золотому тельцу.

Габриэль. Чудовищно!.. А властям об этом известно?

Орели. Держитесь! Сейчас я вам все скажу. Власти покровительствуют идолопоклонникам, девочки мои! Один молодой человек сегодня объяснил мне, что министры считает правдивыми слова только тех, у кого есть золото. Это как с кредитными билетами: подлинны лишь те, что обмениваются на золото. Теперь, дорогие мои, вы понимаете, почему я собрала вас у себя? Для нас наступило время действовать. Решив образумить мир, мы можем рассчитывать только на таких, как мы сами. Какое средство можешь предложить ты, Констанс?

Констанс. Я знаю одно. Его можно попробовать.

Орели. Уж не напишешь ли ты председателю совета министров?

Констанс. Почему бы и нет? До последнего времени он всегда ко мне прислушивался.

Орели. Он тебе отвечает?

Констанс. Ему незачем отвечать, раз он прислушивается к тому, что я пишу. Мы можем предупредить его пневматичкой. Этим способом я известила его, что у папского нунция нет холодильника. И в течение двух дней нунций его получил.

Орели. А он послушался тебя, когда ты написала ему, чтобы он аннексировал Люксембург?

Констанс. Нет, и я узнала – почему. Он уже дал определенные обязательства.

Орели. Может быть, он тоже дал их за золото… А что предложите вы, Габриэль?

Констанс. Ты же знаешь Габриэль. Она предложит посоветоваться со своими потусторонними голосами.

Габриэль. Вот именно. Я спрошу у них совета, и вечером мы встретимся снова.

Орели. На это у нас нет времени, и к тому же голоса Габриэль никогда не были настоящими голосами.

Габриэль. Как вы смеете говорить такое, Орели!

Орели. А откуда они теперь исходят, ваши голоса? По-прежнему из швейной машины?

Габриэль. Нет, из грелки. Это гораздо лучше. Таким образом, мне не приходится отпарывать подкладку и снова подшивать ее на машине. Надо сказать, что сейчас голоса не сообщают ничего утешительного. Вчера они настоятельно требовали, чтобы я выпустила на волю канареек: «Выпустите их! Выпустите их!». А то, что они говорили сегодня утром, как-то связано с откровениями Орели: «Париж… Беда!.. Париж… Беда!».

Констанс. А вы их выпустили?

Габриэль. Они не хотят вылетать из клетки, хотя дверцы открыты.

Орели. Какие же это голоса! Говорящие предметы – дело вполне обычное. По тому же принципу работают грампластинки: человек так долго говорит перед ними, что они издают эхо. Но это еще не значит, что с ними можно советоваться. В таком случае мы оказались бы не умней идиотов, занимающихся столоверчением. Нет, решение гораздо проще и зависит только от нас.

Констанс. Ну еще бы! Раз ты оказываешь нам честь посоветоваться с нами, значит, решение твое уже принято.

Орели. Угадала. У меня есть план. Нужно было выяснить, кто виновники зла. Сегодня утром я это узнала.

Констанс. Кто же они?

Орели. Не важно. Полный список их имен и должностей я получила от глухонемого. Затем надо было устроить так, чтобы все они собрались в одном месте.

Констанс. Согнать их в одно место? Как дичь?

Орели. Именно как дичь. У меня записаны все их адреса, и я нашла приманку. Все они, без исключения, будут здесь в течение ближайших пятнадцати минут.

Габриэль. Господи, что же вы станете с ними делать?

Орели. Вы здесь именно для того, дорогие мои, чтобы раз навсегда решить этот вопрос. Слушай внимательно, Констанс. Пораскиньте умом, Габриэль. Те, кто порождает на земле голод, крадет наши боа, подготовляет войны, кто получает комиссионные, устраивает себе назначения на ответственные места, не имея дипломов, и развращает молодежь, соберутся здесь, в этом помещении. Имеем мы право уничтожить их всех разом? Если вы согласны, я знаю способ…

Габриэль. Убить их?

Орели. Навсегда изъять их из этого мира.

Констанс. Намерение у тебя прекрасное. Но есть ли у нас право на это? Спроси сперва у своего исповедника.

Орели. Однажды, когда я призналась аббату Бриде на исповеди, что хотела бы убить всех злодеев, он мне сказал: «Не отказывайте себе в этом, дочь моя. Когда вы решитесь, я сам вложу вам в руки ослиную челюсть Самсона».

Констанс. Он это говорит так, на ветер. Прижми его к стене. А как ты намереваешься осуществить свой план?

Орели. Это уж мой секрет.

Констанс. Убить их не так уж трудно. Но смерть должна быть такой, чтобы не осталось следов. Даже если через друзей ты раздобудешь калильную печь или целый бассейн соляной кислоты, ты, надеюсь, не воображаешь, что их так легко будет туда загнать? Мужчины – ужасные неженки. Они будут отбиваться, как черти.

Орели. Это уж моя забота.

Констанс. Хуже всего, что мы в любом случае рискуем наказанием, когда обнаружится их исчезновение. Жаль, что здесь нет Жозефины! Она в свойстве с адвокатом Лашо и наизусть знает весь уголовный кодекс.

Орели. Никто ничего не заметит. Когда у тебя гноится пузырчатый лишай, ты квохчешь, как курица. А помнишь ты о нем, когда он проходит? Мир в целом болеет так же, как отдельный человек. Едва болезнь исчезает, как в нее перестают верить. Пройдет закупорка вен души, сердце перестанет задыхаться, все станут добрыми, порядочными, честными, небо очистится – и все тут! Впрочем, благодарны мне будут не больше, чем ты – изобретателю бальзама от лишая. Я уверена, ты ему ни разу не написала.

Габриэль. Подумайте хорошенько! Смерть – дело серьезное.

Орели. Смерть человека стоит столько же, сколько он стоил при жизни. Смерть ничтожества – ни гроша.