Жан Жироду - Безумная из Шайо

Мусорщик. Все по той же самой причине – чтобы угодить вам, графиня. Угождать дамам – цель моей жизни. Я продал для того, чтобы избавить от денег тех, кто их имеет.

Орели. В этом вы преуспели. Но я уверена, что вы скупили их все до одной по тридцать три, а потом они снова поднялись до тысячи.

Мусорщик. До двадцати тысяч. На это я купил замок в Шенонсо и розарий в Бур-ла-Рэн…

Певец. Навозную кучу!

Мусорщик. На это я субсидировал «Ритц». На это я содержу двенадцать своих танцовщиц…

Орели. Мерзкая вы личность, председатель. Надеюсь, все двенадцать вам изменяют?

Мусорщик. Ошибаетесь, ошибаетесь! Что значит изменить кому-нибудь? Это значит покинуть его ради другого. Но я владею всей Оперой. Мои двенадцать танцовщиц могут изменить мне с двенадцатью танцовщиками, с главным администратором, с машинистами, с английским рожком. Но они тоже моя собственность. Это все равно что изменять мне со мною самим. Мне от этого ни тепло, ни холодно.

Орели. Какая гадость! Надеюсь, вы не понимаете, Габриэль?

Габриэль. Чего?

Орели. Того, что он радуется изменам своих танцовщиц. Впрочем, по его физиономии видно, что у него их не только двенадцать.

Мусорщик. Я обладаю всеми женщинами. Деньги дают тебе всех женщин, исключая, разумеется, присутствующих. Худых получаешь за печеночный паштет, полных – за жемчуг. Несговорчивых я заворачиваю в норковую шубу, и, отбиваясь, они находят способ просунуть руки в рукава. Той, что быстро уходит от меня, я кричу вслед, что у нее будет собственный роллс-ройс, и она тотчас же переходит на мелкие шажки, ногу ставит плотно к ноге. А нога-то маленькая. Остается только сорвать плод.

Продавец. Ну и гадина!

Мусорщик. И так с любой. Ирма тоже не исключение.

Жонглер. Берегись! Ирма надавала тебе хороших пинков, когда ты был еще мусорщиком.

Мусорщик. Но проглотит меня в качестве миллиардера!

Орели. Ну и что? Вы еще колеблетесь, Габриэль? Это же циник! Вот до чего доводят деньги.

Габриэль. Да, это действительно ужасно!

Мусорщик. Вот до чего доводят деньги, но в чем вы их вините? Они же воплощенная честность. Те, у кого нет денег, но кто при этом делает дела, считаются бесчестными дельцами. А раз бесчестным называют дельца, не имеющего денег, значит, деньги не порок, но добродетель. Когда в дело вложены деньги, рабочие получают заработную плату, сырье берется доброкачественное. Возьмем, к примеру, консервное производство. Если у фирмы с самого начала есть деньги, любые банки, даже из-под тунца, которые приходится открывать ножом, годятся для вторичного использования. И фирма скупает их у мусорщиков за хорошую цену!

Орели. А нефть? С самого начала заседания суда вы избегаете говорить о нефти.

Мусорщик. Я не говорю о нефти, как не говорю об угле, хлопке и бананах. Все это принадлежит мне. А я не люблю говорить о себе. Не говорю я и о резине. Все, что я сейчас сказал об использованных консервных банках, я скажу и о старых автомобильных камерах. Если они – производство богатой фирмы, то способны послужить и в таком виде, да еще как! Спорту – купальщикам на Марне. Нации – в качестве надувных подушечек на кресла чиновников. Любви – как резина для дамского корсета. Ах, друзья мои, чтобы по-настоящему понять, что такое деньги, достаточно сравнить, как выглядит десятифранковый билет рядом с двумя пятифранковиками. Все вы со мной согласны, вы, уважаемые дамы, тоже, а если скажете нет, значит, просто морочите мне голову. Да здравствуют деньги, дорогие мои сотоварищи! Пью этот чай за их здоровье… Боже, какая гадость!

Орели. А каковы ваши планы, если вы обнаружите в Шайо нефть, которую ищете?

Мусорщик. Покупаю замок Шамбор. Он самый большой. Беру на содержание также танцовщиц Комической оперы. Так оно веселей. Сейчас лошади мои годятся только для скачек по ровной местности. Я заведу лошадей для скачек с препятствиями. У меня есть только картины, писаные на полотне; теперь накуплю картин, писаных на досках, писаных на мраморе, – оно прочней. Куплю Ирму!

Жозефина. Что это ты все время ерзаешь, Констанс?

Орели. Хочешь задать вопрос этому гнусному типу?

Констанс. Да, я хочу знать, как восстанавливают порожние консервные банки. У меня как раз две освободились.

Мусорщик. Дайте мне, я их обработаю автогеном.

Жозефина. Не вмешивайся, Констанс, дождись конца заседания. Ты исключена из числа участников процесса: обвиняемый подкупил тебя своими цветами.

Жонглер. А сам он в них ничего не смыслит, сударыня. Спросите у него название цветка, что приколот у вас к корсажу. Он не ответит.

Орели. Прекрасная мысль! Сейчас мы проверим его искренность. Подойди поближе, Сибилла.

Цветочница подходит.

Покажи ему свои цветы, один за другим. Если он хоть раз ошибется, можно считать дело законченным, не так ли?

Сибилла. Этот?

Мусорщик. Спасибо, красотка!

Цветочница. Не трогайте! Скажите, как он называется.

Жонглер. Вот именно – как?

Мусорщик. Ни за что отвечать не буду. Спрашивать у меня название цветка то же, что спрашивать у меня имя любой из моих танцовщиц. Это мои танцовщицы – вот и все. Я вдыхаю аромат цветка. Я целую танцовщицу. Моя танцовщица. Мой цветок. И плевать мне, как их называют.

Продавец шнурков. Экий подонок!

Орели. Мне кажется, судоговорение тем самым закончено, не правда ли, друзья? Он не знает названия камелии. Следовательно, деньги и впрямь главное зло мира.

Ропот, враждебный адвокату.

Будешь ставить на голосование, Жозефина?

Мусорщик. Как так закончено? Я член двухсот семейств. А для члена двухсот семейств никакое дело никогда не бывает закончено.

Жозефина. Приказываю вам замолчать. Слушание дела закончено.

Мусорщик. Для членов двухсот семейств не существует ничьих приказов. И законов тоже. Вы нас не знаете! Дюраны по ночам рыбачат со взрывчаткой. Дювали – и мужчины и женщины – летом купаются где угодно нагишом, даже в бассейнах на площади Конкорд, если им вздумается. Если автоинспектор составит на кого-либо из Малле протокол за отсутствие номерного знака на их двухместном велосипеде, инспектора увольняют, и так далее. На футбольном поле ни один вратарь не осмелится остановить кого-нибудь из Буайе. Члены двухсот семейств, сударыни, могут повернуться задом – им все равно улыбаются, их все равно целуют, словно они повернуты к вам лицом. Их целуют в зад. Не то чтобы они чванились, но задолизы сами этого требуют. Потому-то я и хочу жениться на Ирме. Она ведь тоже к ним принадлежит. Она из Ламберов. Ты еще полюбуешься на наших деток, Ирма. Их и подтирать не придется: задолизы будут тут как тут. (Хватает Ирму.)