Орнстейн Роберт - Психология сознания

Для того, чтобы действовать быстро, мы делаем множество предположений относительно воспринимаемого мира. Если я вам говорю, что Деннис в комнате, вы тотчас предполагаете, что в комнате есть четыре стены, пол, потолок и, возможно, мебель. Входя в комнату, мы не исследуем, под прямым ли углом стоят ее стены, и, выходя из нее, не смотрим, осталась ли она там, где была. Если бы мы постоянно осматривали все, что нас окружает, у нас не осталось бы времени ни на что другое. Если многое в нашем опыте основано на допущении, то из этого следует, что стоит изменить наши предположения и допущения, как наше сознание тоже изменится . Эту гипотезу выдвинула влиятельная группа американских ученых из Дартмута во главе с Адельбертом Эймсом. Они были названы «транзакционалистами», потому что изучали сознание как вовлеченное в транзакцию (взаимодействие) между организмом и окружающей средой.

В одной из их демонстраций подчеркивалась трудность восприятия трехмерности мира несмотря на то, что зрительная стимуляция двухмерна. Мы предполагаем, что комнаты прямолинейны. Но иногда предположения оказываются неверными, и в результате возникает впечатление «невозможных» изменений в размерах человека, проходящего по комнате, поскольку нам нелегко изменить усвоенные представления о форме комнат. Это допущение так трудно поменять, что оно заставляет нас видеть людей неправильных размеров.

Другие определяющие факторы опыта – ценности и потребности. В одном эксперименте сравнивали восприятие детей богатых и бедных. Когда им показывали монету, детям из бедных семей она казалась крупнее, чем богатым; те же результаты были получены и в других культурах, например в Гонконге. В другом исследовании учеников попросили нарисовать портрет учителя. Большинство учеников-отличников нарисовали учителя чуть меньших размеров, чем школьников. Но слабые учащиеся изображали учителя значительно выше ростом, чем учеников.

Альберт Хасторф и Хэдли Кантрил изучали влияние предубеждений на восприятие болельщиков во время футбольного матча между Принстоном и Дартмутом. Во время игры знаменитый защитник из Принстона получил травму. После матча Хасторф и Кэнтрил опросили две группы болельщиков и записали их мнения об игре в анкету. Болельщики из Принстона говорили, что команда Дартмута играла чересчур грубо и агрессивно против их защитника. Болельщики из Дартмута заявляли, что игра была жесткой, но честной. Впечатление от футбольного матча зависело от того, из Дартмута вы или нет.

Философов и психологов давно интересовал вопрос: «Каким был бы зрительный опыт человека, родившегося слепым, но внезапно прозревшего?» Ричарду Грегори (Richard Gregory) представился счастливый случай наблюдать человека по имени С.Б., слепого от рождения, которому сделали удачную пересадку роговицы в возрасте пятидесяти двух лет. Когда ему сняли повязку, С.Б. услышал голос хирурга, повернулся, чтобы взглянуть на него и кроме размытого пятна, ничего не увидел . Через несколько дней он мог ходить по больничным коридорам, не касаясь руками стен, и видел, который час на стенных часах, но не видел мира так четко, как мы. Он почти мгновенно узнавал предметы, чей «внутренний образ» когда-то сложился у него через осязание. Его удивила луна. Он мог видеть и рисовать предметы, которые раньше узнавал наощупь, но испытывал трудности с теми предметами, которые ему не приходилось касаться, пока он был слеп. Например, рисуя лондонский омнибус через год после операции, он опускал его переднюю часть, которую, конечно, не мог пощупать. Окна и колеса он изображал довольно точно и подробно с самого начала. Когда Грегори показал ему токарный станок, на котором С.Б. когда-то работал, он не мог сказать, что это. Тогда его попросили попробовать инструмент наощупь; закрыв глаза, он тщательно ощупал его рукой и сказал: «Теперь, когда я его потрогал, я его вижу ». Хотя С.Б. был лишен зрения , он не был лишен восприятия.

Хотя в нас заложены способности ощущения и восприятия, маловероятно, что нам дана целиком предустановленная, встроенная система психических операций. Люди живут в разнообразной окружающей среде и во многих культурах. Наш опыт восприятия во многом приобретенный. Например, пигмеи Конго испокон века живут в непроходимых лесах и редко смотрят вдаль на большие расстояния. В результате, у них не так сильно развито представление о константности размеров, как у нас. Изучавший пигмеев антрополог Колин Тёрнбул (Colin Turnbull) однажды отправился в путешествие с пигмеем-проводником. Выйдя из леса, они пересекли широкую равнину и увидели вдалеке стадо буйволов.

«Кенге обвел взглядом равнину и в нескольких милях от нас увидел стадо буйволов. «Что это за насекомые?» – спросил он меня, и я ответил, что это буйволы, в два раза крупнее лесных буйволов, знакомых ему. Он громко рассмеялся и попросил не рассказывать глупостей… Мы сели в машину и поехали к тому месту, где паслись животные. Он смотрел, как они становились все больше и больше, и хотя был смел, как всякий пигмей, пересел поближе ко мне, что-то бормоча про колдовство… Когда он уразумел, что это настоящие буйволы, он перестал бояться, но недоумевал, почему они были такими маленькими и вдруг выросли, или это какой-то обман».

Представителей других культур не ввести в заблуждение теми же оптическими фокусами, что и нас, поскольку у них другие представления о мире. Скажем, многие из самых известных иллюзий, разработанных нашими психологами, во многом связаны с тем, что в нашей цивилизации преобладают прямые углы и линии. Наш мир – произведение плотника. В отличие от нас, некоторые африканские племена, такие, как зулусы, живут в круглых хижинах с круглыми дверями, а их поля распаханы кругами; многие из иллюзий они переживают не с такой силой, как мы.

Принятые нами условности для изображения трех измерений на двухмерной поверхности могут вызывать любопытную путаницу. Взгляните на этот невообразимый предмет на рисунке внизу – иногда его называют «камертоном Сатаны» – и попробуйте нарисовать его по памяти. Само изображение не назовешь «невозможным» – в конце концов, мы видим его на странице. Но большинство западных людей не могут воспроизвести рисунок, потому что мы автоматически истолковываем его как обман зрения, как вещь, которая не может существовать в трех измерениях. Наша интерпретация того, что предстало нашему взору, а не сама фигура – вот что тут есть невозможного.