Джон Лайдон - Rotten. Вход воспрещен. Культовая биография фронтмена Sex Pistols Джонни Лайдона

Оформление сингла God Save the Queen – это была просто картинка с прикрепленным на нее флагом, а в носу у Королевы на фотографии была булавка. Нифига себе, знаете ли!

Это изображение пытались, конечно же, запретить, но не было никакого закона, по которому можно было это сделать. Противоречивая обложка к синглу Holidays in the Sun была сделана ребенком, который просто однажды случайно появился в офисе. Некоторые турагенты типа Томаса Кука думали, что у нас с детьми какие-то серьезные дела. На самом деле вовсе нет. Однако мы ничего не отрицали. А зачем? Это куда лучше, чем когда ты сам себя пиаришь. Пресса даже не понимает, какую рекламу она тебе делает.

Изначально работа менеджера состоит в том, чтобы объединять группу и помогать избегать конфликтов, а также создавать ситуации, которые ты сам создать не можешь. Наши концерты проходили в полном хаосе, но это было не потому, что мы не могли играть или были слишком ленивыми. Наше оборудование было третьесортным и ужасным. К примеру, однажды у нас был очень важный концерт в университете Брунел в декабре 1977 года. Предполагалось, что если мы проведем его как положено, то станем одной из самых передовых групп. Четыре с половиной тысячи человек пришли на наше шоу, а у нас был самый дешевый и самый дерьмовый баннер, выполненный спреем на канве, висевшей за нашими спинами. Этот баннер был слишком плох даже для маленького ночного клуба, не говоря уже о зале, в котором могли поместиться более четырех тысяч кричащих людей. Ты не слышишь ничего, кроме шума. А наше фоновое оформление – просто маленький кусочек черного пластика, висящий на стене.

Пол Саймон из группы The Clash нарисовал на нем что-то краской из баллончика. Мы тогда очень любили разные необычные слова. Мониторов нет, освещения нет, и аудитория потихоньку закипала и теряла терпение. Все началось поздно. Возвращение домой было не согласовано. Транспорт в Лондоне в определенные часы просто не ходит. За кулисами я понимал, что это достаточно сильно портит имидж группы Pistols. Я так и сказал тогда, но Малкольм не врубился. Ему казалось, что это не бардак, а художественный замысел. Он не счел нужным вложиться, вместо этого он отдал Pistols на растерзание толпе. Мы могли бы превратить это шоу в какое-то важное событие, но этого не случилось. Где-то в своем подсознании он может сказать, что сделал все это непреднамеренно, хотя я в это не верю – у Малкольма всегда были большие планы. Он никогда ничего не делал по минимуму, если только это не касалось траты денег.

Так, Малкольм не пожадничал на снятие фильма «Великое рок-н-ролльное надувательство» [59] Англ. The Great Rock-n-roll Swindle. . Он потратил сотни тысяч фунтов и думал, что это лучшее, что мы когда-либо создавали.

Мне нравилась идея собственного фильма. Только представьте, как интересно можно было бы его снять, но нет, блин! Все пошло по дебильному сценарию Расса Мейера, с непременным наличием сисек и еще бог знает чего. После того, как я встретил этого старого извращенца, он стал меня слишком раздражать, и я перестал интересоваться дальнейшим ходом фильма. Я знал его сценарий, но ведь у меня тоже были идеи! Когда мы встретились, то все это превратилось в что-то вроде «заткнись и слушай сюда!», а подобные отношения никогда меня не привлекали.

Я возненавидел Расса Мейера с первой секунды нашей встречи. Старый хрыч тупил по-черному, но Малкольм был влюблен в эту идею, потому что это была его идея, даже если не все деньги были вложены им.

БИЛЛИ АЙДОЛ:Самое лучшее, что я могу сказать о Малкольме, – это то, что он всегда давал какие-то советы и говорил какие-то вещи, которые ставили тебя в такое положение, что тебе приходилось искать определенный выход и выполнять какие-то задачи. Я задавал слишком много вопросов: два моих любимых были «Какого хрена?» и «Где, мать твою, деньги?»

ПОЛ КУК, ГЛЕНДХОУ ГАДЕНС, ЛОНДОН:До Sex Pistols я работал электриком и чинил различную электронику. Однажды меня поймали, когда я утащил оборудование на сумму в девятьсот фунтов. Как обычно, Стив отвлекал внимание, а я использовал грузовик. Нас очень быстро поймали. Стив был крут. Я знал его еще с детства, мы вместе ходили в школу и вместе смотрели на группы типа Face Stones, думая, что не такие уж они и крутые. Не умеют они играть. Мы также чувствовали, что они уже теряют контакт с публикой, что им нечего сказать. Мы захотели создать что-то свое и поэтому решили собрать группу. Стив сначала учился играть на барабанах. Затем он все-таки решил остановиться на гитаре, поэтому барабаны взял я. У него уже были ударная установка, оборудование и место для репетиций, поэтому мы могли практиковаться каждую ночь.

Стив и я часто зависали в магазине «Секс», пока Глен там работал, особенно на выходных. Мы видели, как Джонни Роттен приходил со своими двумя товарищами, Сидом и Джоном Грэем. Мы также встречали их всех троих на Кингс Роуд. Я заметил Джона, потому что он просто вводил в ступор своими зелеными, коротко подстриженными волосами. Когда мы стали искать солиста в группу, Глен упоминал парня с зелеными волосами. Джон казался долбанутым, и нам захотелось узнать его получше.

Мы говорили о музыке, и Джон мог рассказать много чего интересного. Я видел, как он нервничал, когда мы попросили его вернуться в магазин и спеть перед джукбоксом, пока мы смотрели на него.

Он двигался в каком-то спазматическом припадке, орудуя руками и ногами по примеру Элиса Купера в песне «18». И тогда у меня впервые промелькнула мысль, что мы сработаемся. Мы подумали, что Джон довольно забавный, а потом я сказал: «Да, это то, что надо! Можно дать ему шанс попробовать!»

Малкольм и Глен были абсолютно уверены в Джоне, а я все же считал, что сначала нужно попытаться поиграть вместе, а потом уже можно будет делать какие-то выводы.

Джон был очень пунктуален. Он также был очень скованным и злым молодым человеком. Ему не требовалось много времени, чтобы слететь с катушек. Мы тогда находились чуть дальше от нужного места и опоздали на первую репетицию. Я помню, что Джон очень расстроился и обиделся.

ДЖОН ЛАЙДОН: Я сам себе худший критик, и я всегда был таким, еще с детства. Я думаю, что это очень практично. Я просто не могу пустить все на самотек и сказать: «Окей, все это неважно!»

Потому что это важно мне. Большинство людей раздражаются, когда я начинаю применять по отношению к ним аналогичные стандарты. Из чьей-либо неявки на запись или репетицию я могу раздуть целый прецедент. Я все принимаю слишком близко к сердцу. Разве не странно для того, кто терпеть не может немецкий менталитет относительно времени, самому быть столь придирчивым к часам?