Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Британские правящие круги оказались не одиноки в стремлении залучить Стивена в свое лоно. В 1975 году он уже был награжден Папской медалью, а осенью 1981 года приглашен для участия в научной конференции Папской академии в Ватикане. Папская академия – это тесная группа выдающихся ученых, консультирующих папу по научным вопросам. Конференция была созвана с целью сообщения папе последних новостей о состоянии Вселенной. Тогда медбратья еще не сопутствовали Стивену в поездках за границу, поэтому с ним отправился Бернард Уайтинг, австралийский доктор наук и коллега Стивена. Бернард сопровождал Стивена на конференции, переводил его лекции для аудитории и помогал мне ухаживать за ним.

С момента рождения Тимми все мои страхи, связанные с разлукой с детьми, вернулись, и я могла смириться с поездкой в Рим, только взяв их с собой. Поскольку у Роберта была ответственная пора в школе, со мной поехали Люси и Тимми. К счастью, с нами отправилась Мэри Уайтинг, которая хорошо знала Рим. Без Уайтингов поездка превратилась бы в катастрофу. В отеле «Микеланджело», якобы ближайшем к Ватикану (нашими темпами – двадцать минут ходьбы), не было ресторана: не подавали даже завтрак. Лифт был, но, чтобы добраться до него, требовалось сначала преодолеть лестничный пролет. Вдобавок к этому в Риме бушевали внезапные ливни. Утром яркое солнце светило в безоблачном небе, и мы с легким сердцем провожали Стивена до Ватикана, где заходили в ворота мимо швейцарских гвардейцев и шли по направлению к резиденции Пия IV, величественному старинному зданию эпохи Возрождения, построенному для папы в XVI веке. В прежние времена там останавливались женщины, посещавшие Ватикан, а с 1936 года размещался штаб Папской академии. В этом примечательном здании мы покидали Стивена, который во имя Галилея готовился инструктировать папских космологов в отношении своего ви́дения Вселенной, не имеющей ни начала, ни конца и ровно никакой роли для Бога-Создателя.

Ожидая обеденного перерыва в академии – единственной трапезы в течение дня, в качестве которой можно было не сомневаться, – я прогуливалась в рощах лавровых деревьев, а дети играли на берегах живописных ручьев, стекающих по склону. Тем временем утро скоропостижно превращалось в душный пасмурный день; величественные облака, достойные кисти Микеланджело, громоздились над куполом собора Святого Петра. Затем они эффектно разражались ослепительными молниями и оглушительным громом, разрывая небеса в течение остатка дня и до поздней ночи. Мэри водила нас на экскурсии в места, которые она особенно любила и знала: в Колизей, Форум, Термы императора Каракаллы и катакомбы Сан-Каликсто. Но время наших экскурсий было ограничено, так как мы понимали, что промокнем до нитки, если не вернемся в отель к четырем часам дня. В отеле мы могли переждать дождь в надежде на то, что просвет в облаках позволит нам выбежать из отеля с инвалидным креслом и коляской на буксире в поисках ужина. Нечего и говорить, что римский транспорт, находящийся в состоянии перманентного затора, не позволял нам добраться до отеля до начала грозы. Обычно в четыре часа первая вспышка молнии и раскат грома заставали нас неподалеку от железнодорожного вокзала, в поисках автобуса, готового перевезти нашу компанию через Тибр.

Маленький Тим вел себя героически. Он любил итальянские автобусы такими как есть: невыносимо медленными, душными, с запотевшими окнами и толпой пассажиров. Итальянские пассажиры отвечали ему взаимностью. «Che bel bambino!» [142]– говорили они, уступая мне место, чтобы я могла усадить его к себе на колени. «Carissimo, carissimo!» [143]– улыбались они, поглаживая его светлые волосы и щекоча подбородок. Он только начал открывать для себя искусство грамматического согласования слов в предложении и был рад иметь аудиторию, где мог проявить свой новый талант. «Есть ли у вас дом? – спрашивал он у влюбленно смотрящих на него, но ничего не понимающих секретарш, студентов, бизнесменов и дородных бабушек. – Есть ли у вас машина?» Затем следовал рассказ о себе. «У нас есть дом. У нас есть машина. У нас есть гараж. У нас есть сад». Пассажиры сентиментально посмеивались, в то время как капли дождя текли по окну автобуса, а в дорожной пробке раздавались беспомощные автомобильные гудки. На улице начинало темнеть.

Мэри оказалась очень добросовестным экскурсоводом. Она говорила, что не успокоится, пока Люси и Тимми не будут знать каждый храм в Риме, включая ее любимый памятник архитектуры – базилику Святого Клемента. Средневековая церковь, известная своей лучезарно-красочной мозаикой XI века с триумфальным крестом [144]в апсиде, является надстройкой над древней церковью с фресками VI века и расположена рядом с руинами древнеримского дома. Полюбовавшись блеском мозаики, мы последовали за Мэри вниз, в тускло освещенный нижний храм из красного кирпича, в котором непостижимым образом слышался шум и плеск текущей воды. Мэри рассказала нам, что это шумит Клоака Максима – главная отводная часть системы канализации, построенной в Древнем Риме. Клоака издавала грохот, которому позавидовала бы иная горная река, но я полагала, что Мэри знает, о чем говорит.

Поездка на автобусе обратно в отель под проливным дождем в этот раз заняла больше времени, чем обычно. Весь город стоял в нескончаемой пробке. От водителя Мэри узнала, что произошло наводнение – Клоака Максима вырвалась из древнеримской кладки и разлилась по улицам Рима. Чтобы скоротать время, мы развивали мысль о том, что это было предзнаменование, знак божественного гнева в адрес Стивена, проповедующего свои еретические теории в священных стенах самого Ватикана.

По окончании конференции папа в своей речи сказал, что ученые, хотя и могут изучать эволюцию Вселенной, не должны задаваться вопросом, что именно случилось в момент Большого взрыва и уж тем более до него, ибо это ведает лишь Бог.

Ватикан – один из самых мощных и богатых городов-государств мира – находился под управлением человека, чье личное благочестие и мужество не вызывали сомнений. Тем не менее этот человек стремился наложить ограничения на свободу мысли, рассуждая так же односторонне, как и ученые, запрещающие нам задавать вопрос о цели творения. По окончании конференции папа в своей речи сказал, что ученые, хотя и могут изучать эволюцию Вселенной, не должны задаваться вопросом, что именно случилось в момент Большого взрыва и уж тем более до него, ибо это ведает лишь Бог. Ни Стивена, ни меня не впечатлило это заявление: слишком уж оно напоминало отношение церкви к Галилею, следствием которого было его заключение триста лет назад. Церковь только сейчас начала признавать значение открытий Галилея. Ей следовало бы стыдиться того, что его теории были под запретом на протяжении стольких лет. Тем не менее речь папы свидетельствовала о том, что церковь по-прежнему пытается ограничить свободу мысли и, видимо, за триста лет ничему не научилась.