Барри Майлз - Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

«Когда ты режешь или складываешь страницы, написанные другим писателем, эти тексты тут же становятся и твоими. Ну и кому после этого принадлежат слова?

…Постепенно исчезая в комнате номер 30 дома 9 по улице Жи-ле-Кер, Париж, Франция…

– А вот и я – сказал Патрик Боулз, усаживаясь напротив.

– Что задумал, П. Б.?

– Ну да, можно и так сказать… я как подумаю о том, что мои слова могут блуждать где-то здесь…

– Все дороги открыты.

– Может быть, даже чуть больше, чем надо, Мартин.

– Не знаю, правильно ли я тебя понял, П. Б. – холодная далекая точка…

– Ну, если хочешь, можно и так сказать, Мартин… У всех слов есть клеймо, как у скота. И никто тебя не просит эти клейма менять, Мартин… Когда ты используешь мои слова, на них по-прежнему сохраняется мое клеймо.

– Прости, П. Б. …Я годами бегал за клеймами… и никогда так и не получил ни одного. Ты лучше послушай меня еще раз: в любое время, словно рассеянный далекий свет, блуждающий по мирам, некая неизвестная рука выдергивает строчки из твоих сонетов… Видишь, я предпочитаю не использовать собственные слова».

Брайону эта зарисовка понравилась: «Как он позже напишет в “Третьем уме”, он относился к словам, как к скоту, который выпустил на свободный выпас. Я немедленно понял, что метод “разрезок” никому больше не будет так впору и так не пригодится, как Уильяму. Даже мне, хотя я его и изобрел». Возможно, Гайсин сам лучше всех описал технику: «Весь смысл заключается в том, чтобы поставить материал в ту или иную рискованную ситуацию, а потом дать ему креативный пинок под зад. И тогда он сам станет чем-то. Это всегда было моим принципом».

И хотя Берроуз и использовал слова других людей, в большинстве своем «разрезки» состояли из его собственных работ. От «Голого ланча» осталась огромная куча материалов, над которыми он сразу же принялся работать. Брайон: «Уильям экспериментировал со своим чрезвычайно изменчивым материалом, своими собственными неповторимыми текстами, которые он подверг жестоким и беспощадным “разрезкам”, то есть делал то, что Грегори Корсо считал неприменимым к своим работам, – говорит Гайсин. – Он всегда был самым упорным. Ничто никогда не ставило его в тупик».

Грегори был очень смущен методом «разрезок», по его мнению, это разрушало всю идею поэтического вдохновения. Он был свято убежден в том, что между поэтами и аудиторией, между поэтами и меценатами существует огромная пропасть. В конце концов, он этим жил и совершенно не хотел, чтобы каждый думал, что может быть поэтом. Он не разделял утверждение Лотреамона о том, что «поэзия должна твориться всеми, а не единицами». Грегори очень разозлился, когда Билл взял несколько его стихов и разрезал их без его ведома.

Билл с какой-то радостью вспоминал: «Грегори резко обрушился на “разрезки”. Он заявил, что не хочет, чтобы люди резали его стихи. Я ответил, что не знаю, как он сможет убедить их не делать этого. И он сказал: “Ты не должен был говорить им, как это можно делать”. Он был очень подавлен всеми этими “разрезками” и сказал, что у него словно забрали его музу. Тогда я ответил: “Знаешь что, Грегори, сейчас всем чхать на поэзию. Ты слишком переживаешь из-за этого”. Он только вздохнул».

В основе идеи лежала вера Берроуза в важность случайности, в то, что обычные работы – простой повтор тех или иных слов, а вот «разрезки» с их непредсказуемостью являются чем-то новым и свежим. Брайон и Билл ратовали за случайность, а Грегори вместе с Синклером Бейлисом, который после выхода «Голого ланча» вошел в группу людей, работающих в новой технике, считал, что самым важным были поэтическое воображение и вдохновение. Они громко спорили, выливая друг на друга потоки иронии и сарказма, иногда напряжение так усиливалось, что Синклер выходил и блевал в коридоре. И все же Бейлис сделал множество «разрезок», некоторые из которых были позднее опубликованы как часть совместной со Стюартом Гордоном работы «Метаболические С картинки», которая была опубликована в первом номере журнала «Аутсайдер», вышедшего в Новом Орлеане весной 1961 г.

Несмотря на перебранки, четверо зачинателей решили, что этот опыт настолько важен, что должен быть увековечен в книге, и в конце января 1960 г. отобрали достойнейшие из первых разрезок к публикации. К счастью, у них уже был свой издатель, молодой доктор из Мавритании по имени Жан Франшетт, который уже выпустил журнал «Две столицы», посвященный жизни в Латинском квартале и опубликованный на двух языках. Первый номер вышел в апреле 1959 г., половина на английском, половина на французском. В нем были работы Генри Миллера, Альфреда Перля, Ричарда Олдингтона и Анаис Нин – американской журналистки, еще там были отзывы об артистической жизни Лондона и рецензии на спектакли. Синклер Бейлис был в штате и предложил напечатать работы битников. Франшетт терпел Бейлиса; случалось, Бейлис бросал еду в окна и поливал шампанским адвоката благородной леди, Франшетт звал его «помоечным битником». Ему очень импонировала жизнь богемы, ведь сам-то он был врачом и вел вполне приличный образ жизни.

Книга стала называться «Уходящие минуты». Гайсин говорил, что название придумал Бейлис: «Я решил, как будет называться книга, после того, как услышал слова Бейлиса: “Тебе надо, чтобы это заработало, минуты уходят”. Он буквально излучал энтузиазм». Однако Билл утверждал, что название они подслушали случайно: снизу один из жителей отеля кричал своему товарищу, чтобы он поторопился, иначе они опоздают. Сам Бейлис утверждает, что название придумал Билл: «Как-то Билл достал из кармана часы, поглядел на них и сказал “Минуты уходят”, что потом и стало названием».

Их совместная работа показала, что «разрезки» отражают индивидуальность их составителя. Сразу же становится ясно, кто автор того или иного стихотворения, даже если внизу это и не указано. Билл отбирал слова и фразы, которые литературно обрамляли их. Брайон воспользовался случаем, чтобы опубликовать свои самые первые «разрезки» и метатезы. Бейлис так замечательно резал предложения, что в его работах даже был смысл, а работы Грегори, казалось, и вовсе остались прежними. Но Грегори внес и более ощутимый вклад в книгу, в конце он сделал приписку, в которой выделял себя из группы экспериментаторов. Он писал:

«Примечание: мое отношение к методу “разрезок”.

Та поэзия, что должна быть разрушена, должна быть разрушена. Даже если это значит разрушить свои собственные стихи – так должно быть. Я включился в этот эксперимент одновременно и желая, и не желая этого. Не желая – потому что поэзия, которую я пишу, исходит из души, а не из словаря; желая – потому что, если стихи могут быть разрезаны или улучшены методом “разрезок”, мне эта поэзия безразлична, так что ее можно спокойно искромсать. Уличная поэзия предназначена для каждого, но духовная поэзия – увы! – не распространяется в каждой подворотне.