Барри Майлз - Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

Уильям: А дальше… [смех укуренных торчков] «Может быть, я стану носить очки».

Может быть, именно после этого 26 июня 1972 г. Берроузу и приснился сон.

«Я просыпаюсь и слышу, как кто-то дышит в соседней комнате… “Толковая книга сновидений” …Там спит молодой человек. Я бужу его и прошу уйти. Он отказывается. Я говорю, что сейчас позову полицию, и иду в соседнюю комнату и набираю 999…

– Ко мне в дом влез грабитель и отказывается уходить.

– Отказывается уходить, сэр?

– Да. Я бы согласился забыть о том, что он залез ко мне, чтобы что-то своровать, если бы он согласился уйти по-хорошему.

– Я понял, сэр. Где вы живете?

– Квартал Сент-Джеймс, Графская улица, 8.

И тут я почему-то оказываюсь в Пасадене, и почему же я так нехорошо поступил, послав копов на Графскую улицу, 8, в Лондоне?

А молодой человек лет двадцати – двадцати пяти по-прежнему и в ус не дует. Он очень строен, у него светлые волосы, одет во что-то черное, он кажется одновременно и беззащитным, и жестоким, кажется, он не способен сам ни на что решиться, но совершенно очевидно, что он тут же воспользуется слабостью другого, как только представится такая возможность».

В честь выхода «Уходящих минут» 13 апреля 1960 г. в «Английском книжном» был устроен обед, и, хотя книжку нельзя было назвать бестселлером, один отзыв она все-таки получила. Джон Ремонд из London Sunday Times написал, что в «“Уходящие минуты” вошло несколько самых лучших и забавных контрлитературных рассказов». Словно само время замерло, мы видим все, что именно в тот момент волновало и заботило битников. Здесь можно увидеть все интересы Билла: вирусы, лекарства от рака, системы контроля, включая сайентологию. (Позднее Брайон писал: «Иэн говорит, что Билл интересуется сайентологией только потому, что хочет иметь власть над людьми».) В книгу вошла даже любимая строчка Джоан Волмер, которую она любила повторять: «Однако волнение, огромное волнение началось именно с этого». С «разрезок» началась новая эпоха авангарда, журналов Fruit Cup, Rhinoceros, Insect Trust Gazette, Bulletin From Nothing , в которых стали публиковаться работы их последователей: Клода Пелье, Мэри Бич, Джеффа Натталя, Гарольда Норса, Юргена Плуга, Карла Вейснера, Удо Брегера, Джорга Фозера и других, преимущественно немцев. Сам же Берроуз прибегал к «разрезкам» до конца жизни, как правило, делал он это, когда сам уже никак не мог придумать, что же должно произойти в книге дальше.

Через четверть века, обдумывая события того времени и то, что же такое «разрезки», в «Последнем музее» Брайон написал очень забавный отрывок, с юмором описав огромное значение, которое, как они думали, те занимали в их жизни:

«– Твой старый разбитый черный чемодан с бумагами перетащили в пятнадцатую комнату, это прямо над тобой.

– У меня никогда не было черного чемодана. Ты о чем? И кто это его сломал?

– У них есть приказ собрать все вшивые бумажонки и сложить их в пятнадцатой комнате.

– Вшивые бумажонки? – зловеще воскликнул я. – Они ж их все перепутали, они же даже не были пронумерованы. Я же написал настоящий рассказ, в котором здорово поставил на место эту мелкую шовинистическую свинью, PG шестого, а теперь понятия не имею, как они были сложены, и рассказ потерял всю свою цельность.

– Господи, – пробормотала мадам Рашу. – Вот что случается, если пользоваться всеми этими новомодными штучками вроде “разрезок” и монтажа.

– Вы о чем? – закричал я.

– О! Люди меняют даже пол, когда им уже хорошо за тридцать, и все такое… Отправляйся наверх, если хочешь получить свой манускрипт…»

Но прежде чем вышли «Уходящие минуты», у Берроуза уже была готова порция «разрезок» для второй книги, большая их часть появилась в декабре 1959 г. На этот раз Грегори и Синклер в этом не участвовали. Грегори теперь совершенно не нравилась вся эта идея, а Синклера, если верить Берроузу, «разрезки» свели с ума, хотя госпитализировали его только в январе 1961 г. Синклер бушевал, ломал окна и как-то даже выбросил из окна отеля кровать. Гаи Фроже поместила его в британскую больницу, но потом приехала его мама и поместила его в частную клинику, в Шато де Сюрезн, недалеко от Парижа, где он работал над книгами, которые надеялся опубликовать в Лондоне у Джона Кэлдера. Споры и сложности, связанные с «разрезками», стали последней каплей для Синклера, который и так имел с реальностью весьма условную связь. Билл рассказывал, что мать Синклера пришла в отель и принялась обвинять его, что это из-за него он сошел с ума. Для следующего тома, «Дезинсектора!», Брайон дал несколько стихотворений, в которых переставил строчки местами: он менял слова в одной строчке столько раз, сколько это было возможно. К примеру, из строчки «Джанк – это плохо, малыш» получилось стихотворение из 34 строчек. В книгу вошло и несколько каллиграфических рисунков Брайона, но все-таки по большей части эта книга была книгой Билла, и именно он указан ее автором. Она была прекрасно издана в конце 1960-х в издательстве Дейва Хазелвуда Auerhahn Press в Сан-Франциско. На обложке красовался рисунок Брайона. Одной из первых там шла «разрезка», сделанная из историй, опубликованных в New York Herald Tribune : «У королевы-матери родился второй сын», «Уругвай молит…», «В Мадриде взорвалась пятая бомба» и «Браун дал шахматистам передышку в шестьдесят дней». Этот текст существует не только в печатном виде, он стал и одной из самых ранних «разрезок», записанных Биллом на магнитофон.

Записи «разрезок» на магнитофон начались почти одновременно с бумажными. Билл говорит, что первым до этого додумался Брайон: «Эта была идея Брайона. Ничего не менялось, ты просто записывал что-то на магнитофон. Возьми какие-нибудь газетные статьи. Перемешай их, разрежь или вставь в них что-нибудь и посмотри, что получилось. Это удивительно правильно, вы словно заканчиваете предложение. Удивительно, в этом-то и соль. Изюминка, которая и объясняет загадку творения из пустоты. Когда кто-то выходит из этой двери и видит что-то перед собой, он и не подозревает, что я его жду. Это помогает понять, что же такое жизнь на самом деле, что и она – “разрезка”. Каждый раз, когда смотришь в окно, или выходишь из дома, или отвечаешь кому-то, то оказываешься во власти обстоятельств, которые никто не может предсказать».

С того самого момента, когда в конце Второй мировой войны возникла такая вещь, как возможность магнитофонной записи, она интересовала Брайона. Он записал большое количество музыки в своем ресторане «Тысяча и одна ночь» в Танжере, но всегда жалел о том, что у него никогда не было профессиональной музыкальной аппаратуры. В каждой комнате было только 40 Вт, так что обитатели могли использовать только ограниченное количество техники. У Брайона был старый неработающий магнитофон марки «Ревер», но Иэн Соммервиль знал все о магнитофонах и вскоре починил его. Именно на нем были записаны первые врезки или «аудиоразрезки». Они начитывали тексты, а потом через случайные промежутки снова записывали уже сверху новые куски текста, таким образом получалась запись с двойным дном. Брайон рассказывал своему биографу Терри Уилсону: «В бедности есть свои плюсы, она заставляет тебя быть более изворотливым, жизнь делает веселее, и ты извлекаешь большую выгоду из того, что имеешь, становишься более изобретательным. Когда ты делаешь что-то своими руками, ты чувствуешь эту вещь. Уильяму нравится мысль о том, что он может “потрогать” собственные слова, сделать их своеобразным клеймом и спереть слова другого. Кстати, когда ты первый раз слышишь запись, это еще и очень смешно». Тогда у Билла еще не было своего магнитофона, и чтобы показать ему, что можно сделать, первую запись сделал Брайон. Она называлась «Песнь песней» и состояла из текстов Шекспира и «Песни Песней». Билл сразу же проникся, пошел на улицу и купил дешевый японский магнитофон. В то время все магнитофоны были бобинными, Philips изобрел кассетный магнитофон только в 1965 г. Пленка наматывалась на бобины, а управлялся громоздкий агрегат при помощи больших кнопок, на которые Билл давил с такой силой, что, наверное, сломал бы магнитофон уже через несколько недель; чтобы сделать запись с применением врезок, надо было часто останавливать и снова запускать магнитофон.