Майк Тайсон - Беспощадная истина

Меня приговорили к двадцати пяти дням изоляции, но мой адвокат обжаловал это решение, и я вышел через пять дней. Мне действительно не нравилась эта тюрьма. Я хотел, чтобы меня отправили обратно в Индиану. В этой тюрьме у меня не было никого, с кем можно было бы пообщаться, кто принес бы мне какие-нибудь вещи или привел бы мне девушек. Я все еще находился на испытательном сроке штата Индиана, поэтому меня могли легко перевести туда. Проблема заключалась в том, что меня могли заставить досидеть четыре года моего срока по предыдущему приговору. Джим Войлес, мой адвокат в штате Индиана, совершил около двадцати поездок, мотаясь в Мэриленд и обратно, и, наконец, достиг договоренности о том, что я досижу шестьдесят дней в тюрьме штата Мэриленд, и Индиана навсегда избавится от меня. Судья Гиффорд была более чем рада завизировать это. Никто не хотел моего возвращения в Индиану.

Вначале я был вне себя. Я хотел подать в суд на судью, чтобы вернуться в Индиану. Но когда меня перевели в тюрьму Мэриленда, это оказалось не так уж плохо. Моника начала готовить для меня, и мне было разрешено получать эту еду. Через несколько месяцев я набрал так много веса, что спросил, не мог ли я заниматься на беговой дорожке и велотренажере, и мне разрешили. Я всегда был привилегированным полудурком в тюрьме.

Когда я там был, меня даже сфотографировали для обложки журнала «Эсквайр» . Моника как-то пришла в тюрьму вместе с нашим маленьким сыном Амиром, и нас сняли для статьи обо мне в этом журнале.

Я начал общаться с другими парнями из изолятора. Там было несколько молодых ребят, которые сидели за убийство. Пока я там был, двое из них повесились: один парнишка был богатым израильтянином, а другой – черным пареньком. Я оплатил похороны последнего, потому что у его родителей не было денег. Мне было больно смотреть, как молодые красивые ребята из малообеспеченных семей подсаживались на наркоту, а затем совершали какую-нибудь глупость вроде убийства ради ста баксов. Когда я выходил из тюрьмы, у меня на внутреннем счете оставалось 12 000 долларов, и я договорился с администрацией, чтобы эту сумму разделили между пятью парнями, которые были в изоляторе вместе со мной. Это не были какие-то там крутые парни. Это были просто дети, у которых не было ни денег, ни дома, в который можно вернуться.

В этом изоляторе я стал кем-то вроде местного Дона. Другие парни посылали мне через охранников записки и просили меня обсудить с ними их проблемы. Некоторые из охранников приходили ко мне и рассказывали о парнишке, у которого, кажется, появилась какая-то проблема, и я посылал ему записку с просьбой успокоиться.

В тюрьме штата Мэриленд у меня было не так много посетителей. Приходила Моника, Крейг Буги, появлялись некоторые приятели. Как-то пришла моя ямайская подружка Лиза. Она написала свое имя в журнале посетителей, а спустя несколько часов пришла Моника, увидела ее имя и закатила мне скандал. Хорошо еще, что нас разделяло небольшое стеклянное окошко.

Но среди всех посетителей всеобщее внимание привлек, конечно же, Джон Кеннеди-младший. Он пришел ко мне однажды вечером. Когда этот факт получил огласку, сразу нарисовался с десяток новостных бригад, которые несколько часов дежурили снаружи. Внутри тоже было столпотворение. Я велел Джону поздороваться со всеми остальными заключенными в изоляторе: «Эй, обнимите за меня вашу маму! Поцелуйте малыша!» Я играл роль большого Дона.

Мы с Джоном познакомились в Нью-Йорке. Как-то я встретил его на улице, и он пригласил меня к себе в офис журнала «Джордж» [247]. Он был привлекательным человеком, не витал в облаках, катался по Манхэттену на велосипеде, зачастую пользовался общественным транспортом. Когда он пришел навестить меня, он сразу же сказал:

– Вся моя семья отговаривала меня от встречи с вами. Поэтому, когда увидите их и все они скажут вам: «Привет!» – вы будете доподлинно знать весь расклад.

Непосредственно перед приходом Джона у одного из его двоюродных братьев были неприятности, потому что тот поимел нянечку или что-то вроде этого.

– Да, мой кузен – это просто воплощение дрянного мальчишки, – сказал Джон.

– Что бы вы ни делали, не проявляйте на публике неуважения к своей семье. Так нельзя поступать, поскольку все именно этого и желают. Вас постоянно хотят сломать и превратить в ничтожество, – сказал я ему. – Можете называть провинившихся членов семьи мудаками сколько угодно – но только в узком кругу, в частной беседе. Никогда не делайте этого прилюдно.

Мы достаточно долго разговаривали о семье Кеннеди, особенно о его деде. Похоже, Джон не очень-то много знал о нем, кроме того, что тот не учил своих сыновей вести бизнес:

– Никто в моей семье не знает, как вести бизнес, поэтому все и ушли в политику. Он баловал нас.

Подозреваю, именно поэтому он и создал свой журнал – чтобы узнать практическую сторону дела. Ему показалось, что он ничего не достиг в жизни, и это было единственным, что давало ему основания надеяться на свою успешность.

Мы поговорили немного о моем деле.

– Слушайте, я знаю: единственная причина, по которой вы здесь, – потому что вы черный, – сказал он мне. Тем самым он дал мне понять, что осознает, какие это были времена.

В какой-то момент я сказал ему напрямик: «Вам следовало баллотироваться на политический пост».

– Что? – Он, казалось, немного растерялся. – Вы так думаете?

– Вы обманули ожидания моей матери, ожидания ее родителей. Они знали вас еще ребенком. Вы не можете позволить, чтобы потерянное поколение, которое верило в вашу семью, разочаровалось в вас. Речь идет не обо мне, черт бы меня побрал, я буду делать то, что я и делаю, но вы не можете обмануть ожидания этих людей. Ваш отец и ваш дядя были их надеждой, и они возлагают надежды и на вас, поскольку вы из этой семьи, – сказал я.

Он ничего не ответил. Должно быть, он решил, что я спятил.

«Ниггер, какого рожна тебе надо? Ты совсем спятил? Для чего ты живешь? Ты рожден только для одного. Все мечтают пользоваться тобой, приятель. Это тяжелое бремя, но, если ты недоволен, тебе следовало обзаводиться другими отцом и матерью».

Из него получился бы великий политик. Он, действительно, заботился о людях, это было именно так. Об этом свидетельствовало то, как он общался с людьми, как ловил взгляды тех, с кем он даже не был знаком. Он не опасался, что его могли заметить в общественных местах; он появлялся там, чтобы обсудить какие-либо проблемы. Я считаю, что это был интересный парень.

В тот вечер он выглядел усталым. Он сказал, что ему придется пить много кофе, потому что он собирался в тот вечер лететь обратно в Нью-Йорк. Он прилетел сюда вместе со своим пилотом-инструктором.