Майк Тайсон - Беспощадная истина

Мы с Моникой сели в машину и уехали. Кто-то позвонил в полицию, и нас остановили в нескольких километрах от места происшествия. Я был под сильным кайфом и начал жаловаться на боли в груди, затем пожаловался на то, что стал жертвой расовой дискриминации. Меня предложили отвезти в больницу, но я ответил, что Моника врач, поэтому мы справимся сами и нас можно отпустить. Я все-таки пошел и проверился в местной больнице, но со мной все оказалось в порядке. Поскольку полицейские не были на месте происшествия, меня в конечном счете могли обвинить лишь в малозначительном преступлении, если бы те парни решили выдвинуть обвинения в словесном оскорблении или физическом насилии.

Что они и сделали. 2 сентября Ричард Хардик, тот парень, который въехал в нас сзади, выдвинул против меня обвинение в физическом насилии за то, что я пнул его в пах. На следующий день другой парень, Абмелек Соседо, подал на меня в суд за удар кулаком в лицо.

Все, кто работал со мной, очень волновались. Мы уже были готовы ходатайствовать о восстановлении лицензии в Лас-Вегасе, но как члены комиссии отреагируют на мое агрессивное поведение на дороге? Что еще хуже, у меня не истек испытательный срок в Индиане. Судья Гиффорд, если бы хотела, могла бы упечь мою задницу обратно в тюрьму штата Индиана еще на четыре года.

19 сентября я предстал перед комиссией Лас-Вегаса. Я приехал на слушания на одном из своих мотоциклов, в голубых джинсах и черной футболке. Мои юристы в своих костюмах ждали меня на улице. После того как я слез с мотоцикла и швырнул на землю шлем, они рысью умчались прочь, напуганные до смерти. Мы с Джеффом Вальдом смеялись до упаду.

Слушания были насыщены горячими дискуссиями и спорами. Мой адвокат Дейл Кинселла постоянно обращал внимание на несоизмеримость величины наложенного на меня штрафа и х… вости моего финансового положения. Я предоставлял возможность всласть поговорить своим юристам и свидетелям, дававшим показания о моем моральном облике. Когда я отвечал на некоторые вопросы, я поглядывал на доктора Ганема, и если я собирался дать неправильный ответ, он незаметно качал головой, как бы предупреждая: «Нет, не говори так, не говори этого». Слушания длились шесть часов, после их завершения доктор Ганем встретился с прессой и сказал:

– В течение шести часов Тайсон ни разу не вспылил и не вышел из себя.

Как будто это было крупным достижением для меня.

Комиссия не стала принимать решения по моему ходатайству в тот же день. Было выработано предложение о том, что до голосования по вопросу о восстановлении моей лицензии я должен представить подробное психологическое заключение. Мне был предоставлен выбор: обратиться в клинику Мейо, клинику Менингера или Центральную больницу штата Массачусетс. Принять решение было элементарно просто: один из друзей Ирвинга Азова по студенческому землячеству возглавлял отделение психиатрии в Центральной больнице Массачусетса.

Я позвонил двум своим подружкам в Лос-Анджелесе и уговорил их прилететь в Бостон, чтобы встретиться там со мной. Я остановился в гостинице и в дальнейшем каждый день проходил обследование в Центральной больнице Массачусетса. Вечером накануне начала обследования я на лимузине забрал девушек в аэропорту и попросил своего водитель достать немного «кокса». Каждый вечер, пока я там был, мы классно гуляли. Мы веселились, как сумасшедшие.

Утром на первый прием в больницу я пришел вымотанным и в дурном настроении. Когда меня направили к врачам, я оказался в помещении, похожем на зал ожидания высшего класса или на чью-то гостиную. Я решил, что это такое VIP-обслуживание.

– Приятель, все это фигня, – произнес я вслух. – Я не заслуживаю того, чтобы быть здесь со всеми этими засранцами.

Все находившиеся в зале посмотрели на меня немного настороженно.

Ко мне подошла белая женщина около двадцати девяти лет, которая напомнила мне Велму, персонажа из мультфильмов «Скуби-Ду» . На ней был свитер с высоким воротом и большие очки в роговой оправе, стрижка – «под горшок». Она села рядом со мной, вид у нее был озабоченный. Я предположил, что это один из профессоров из психиатрического отделения.

– Что с вами? Вы выглядите уставшим, – поинтересовалась она.

– Они думают, что я сумасшедший, потому что укусил этого ниггера за ухо, но они не знают всей правды. Я укусил его за то, что он бил меня головой, и судья не прекращал боя. Я был в отчаянии, и у меня не было выбора. Это – единственная причина.

Она на минуту задумалась, затем спокойно произнесла:

– Вы дрались. Вы сражались.

Я был под сильным кайфом, но эти слова пронзили меня насквозь, словно древняя мудрость учения дзен.

Черт подери, я ведь, действительно, сражался. Я сразу почувствовал себя исцелившимся. Она сказала это так авторитетно. Я был поражен тем, как она меня глубоко поняла после нескольких секунд общения со мной. «Вот почему психиатрам надо платить большие деньги» , – подумал я.

Моя эйфория была прервана появлением медсестры.

– Нэнси, пришло время приема лекарств, – сказала медсестра женщине, с которой я разговаривал.

– Засунь их себе в жопу! – обозлилась та и выбила лекарства у медсестры из руки. Тогда медсестра подала знак, появились два крепких санитара и надели на даму смирительную рубашку. Она яростно сопротивлялась, пока они, наконец, не одолели ее.

Я осмотрел зал. В углу сидел парень, который пускал слюни и разговаривал сам с собой. И я осознал, что я не в зале ожидания высшего класса, а в психиатрическом отделении, и все находящиеся здесь, включая двойника Велми из «Скуби-Ду» , – это сумасшедшие и придурки.

Члены комиссии Лас-Вегаса должны были вынести решение о восстановлении моей лицензии 19 октября, поэтому мои юристы работали сверхурочно, чтобы урегулировать вопрос с двумя парнями – участниками того дорожного инцидента. За мировое соглашение я был готов заплатить каждому 250 000 долларов. Кроме того, каждый из них получил бы от телеканала Showtime по 150 000 долларов после моего первого поединка при восстановлении лицензии. Они также подписали заявление под присягой, в котором говорилось, что хотя они и полагали, что я был тем человеком, который ударил их, с учетом «нарушения их ориентировки в пространстве и времени и неразберихи, которой сопровождались события, имевшие место в тот день», они не могли «быть абсолютно уверены в том, что это был именно мистер Тайсон, который ударил их».

Один из членов комиссии настаивал на том, чтобы результаты моего психиатрического обследования были обнародованы до слушаний по моему делу, то есть до 19 октября. Это был новая куча дерьма, и мои юристы боролись с этим, не покладая рук, однако существовал какой-то малопонятный закон, согласно которому голосование по моему делу, действительно, могло состояться только после обнародования результатов обследования. Должно быть совершенно ясно, насколько неуверенно я себя чувствовал. Хотя у меня была постоянная депрессия, в медицинском заключении значилось: «Мистер Тайсон психически здоров для того, чтобы вновь заниматься боксом в соответствии с существующими правилами и нормами, без повторения событий 28 июня 1997 года. Отмечая импульсивность, эмоциональные и когнитивные проблемы, изложенные выше, мы полагаем, что ни одна из них по отдельности или в сочетании друг с другом не делают мистера Тайсона психически непригодным в этом отношении».