Джим Роджерс - Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение

Чак Принс, руководитель Citibank, в 2007 году говорил в интервью Financial Times: «Пока играет музыка, нужно танцевать. Вот мы и танцуем». Не думаю, что Принс по-настоящему разбирался хоть в чем-то.

Да, некоторых следовало бы посадить в тюрьму. Например, трудно поверить в то, что Франклин Рейнс из Fannie Mae не знал, что его действия противозаконны. Он сообщал о 15-процентном росте доходов каждый квартал, год за годом. Я достаточно знаком с инвестиционным бизнесом, чтобы понять: обосновать эти цифры невозможно. Тем не менее Уолл-стрит, наживая огромные деньги на продаже облигаций компании, никогда не ставила их под сомнение. Те же, кто усомнился, вероятно, потеряли работу. Если бы все зависело от меня, Рейнс начал бы отбывать срок еще в 2008 году, но вместо этого, вопреки логике и разуму, его сделали советником во время кампании Обамы. Будь моя воля, управляющий Merrill Lynch Стэн О’Нил тянул бы лямку в Ливенворте [29]вместо 160 миллионов долларов золотого парашюта, когда его наконец-то выгнали из компании, которую он разрушил.

И такое происходит уже тысячи лет; история испещрена примерами. Дело в том, что людей – банкиров, церковных служителей, ученых, политиков – начинает обуревать жадность, особенно если дела идут исключительно хорошо. Они начинают действовать в обход правил, позволяя себе то, чего не стали бы делать в обычных условиях, и, поскольку дела идут хорошо и вокруг процветание, их не призывают к порядку. Акции идут вверх. Инвестиции окупаются. Аферы приносят много денег. Никто не ставит под сомнение сомнительные действия, да никому они и не интересны: ведь все так счастливы, что удалось заработать много денег.

За маниями часто скрываются грехи. Уоррен Баффет сказал: «Узнать, кто плавает голым, можно только во время отлива».

После Великой депрессии Ричард Уитни, президент Нью-Йоркской фондовой биржи, отпрыск почтенного семейства, в честь которого назван музей Уитни, был арестован и обвинен в растрате. Его признали виновным, и он провел больше трех лет в Синг-Синге. Если бы акции продолжали идти в гору, никто бы этого не заметил и не волновался, ведь все получали столько денег! Аналогичная история произошла с Enron в 2001 году. Финансовый директор Эндрю Фастоу заслужил одобрение коллег, выступив с креативными решениями, направленными на сокрытие убытков компании. Он был героем своей компании, пока на Уолл-стрит не начались волнения, и тут Комиссия по ценным бумагам и биржам обнаружила, что он вместе с коллегами по Enron обманывал акционеров. Его признали виновным в мошенничестве с акциями и вместе с товарищами по компании, которых он тут же сдал, отправили в федеральную тюрьму.

Такое случается не только в бизнесе. В 1960-х годах в той Америке, которую я еще застал, считалось немыслимым обвинить католического священника в аморальном поведении. Если бы кто-то на это решился, его бы в лучшем случае проигнорировали, а в худшем покрыли презрением. Но церковь становилась все менее могущественной, и мало-помалу в сознание прихожан стала проникать идея, что и церковнослужителям можно задавать вопросы и, более того, требовать ответов. Когда мирская власть вторглась в сферу церковной и число прихожан сократилось, только тогда обнаружилось, что среди церковных служителей полным-полно виновных в сексуальных домогательствах, и появилась возможность без опаски сказать: «Да, они настоящие извращенцы!»

Превышение полномочий встречается не только в бизнесе и никого уже не шокирует. Как и некомпетентность. Ни то ни другое не следует поощрять. Замедления экономического роста неизбежны. Одно из таких замедлений имело место в 2002 году. А то, что случилось в 2007–2008 годах, оказалось намного хуже, поскольку национальный долг составил уже внушительную сумму. Что будет делать Америка в дальнейшем? Нельзя же снова увеличивать размер долга. Нельзя снова напечатать мешки денег. Справимся ли мы в этот раз? Сомневаюсь. Особенно если это повторится дважды. Уже в следующее десятилетие всю систему ожидает обвал. В 1907 году, когда обвал случился, его последствия оказались не такими ужасными, потому что США были растущей нацией. Мы двигались от статуса должника к статусу кредитора и находились на восходящей кривой. Сейчас же мы должники на нисходящей кривой. Если бы в 2008 году правительство позволило неудачникам обанкротиться, в игру вступили бы определенные страховочные механизмы, ведь тогда само правительство оставалось в достаточной степени платежеспособным. Нас ожидали бы три ужасных года, но потом мы оправились бы. Но эта возможность упущена. Когда наступит очередной обвал, уже не будет ни денег, ни веры в правительство. Адам Смит говорил, что целой стране обанкротиться тяжело, но мы следуем этим курсом.

Федрезерв к 2008 году имел 800 миллиардов долларов, по большей части в правительственных облигациях. С тех пор их число увеличилось почти в четыре раза, и бо́льшая часть платежного баланса состоит из мусорных бумаг. А какой налогоплательщик лучше, чем американский? Бернанке заявляет, что продолжит скупать плохие активы. Таким образом он обеспечивает крах Центробанка. Если в ближайшее время ситуация ухудшится, можно будет упразднить Федрезерв еще до того, как он обанкротится. В истории США было три центробанка. Два первых прогорели. Та же участь, несомненно, постигнет и этот.

Капитал недоверчив. Это один из трюизмов системы, согласно которой мы живем. Капитал заботится только о своей безопасности и о том, чтобы обеспечить оборачиваемость. Некоторые критикуют его за это и считают доказательством порочности капитализма. Что ж, может, это и так. Но ведь мир жил в соответствии с этими законами тысячи лет. И никто не знает этого лучше и не ценит больше, чем капиталисты, нажившиеся на волне недавнего бычьего рынка. Всем им следовало обанкротиться. Чем больше из них разделили бы судьбу Lehman Brothers, тем лучше от этого было бы системе.

Как однажды сказал бывший астронавт Фрэнк Борман, возглавлявший в то время Eastern Airlines, «капитализм без банкротства – все равно что христианство без ада».

Хэппи было четыре года, когда мы переехали в Азию, но поиском новой родины мы занялись, еще когда дочери было два. Летом 2005 года мы ездили в Шанхай, который изначально значился первым в списке, поскольку, как я считал, должен был стать величайшим городом мира. Перед Второй мировой войной Шанхайская фондовая биржа была крупнейшей в Азии и крупнейшей в часовом поясе между Лондоном и Нью-Йорком. Город переживал бум в области искусства, культуры и финансов. Война разрушила его, а Мао усугубил ситуацию, но мы с Пейдж еще во время «путешествия тысячелетия» поняли, насколько быстро он развивается.