Колдер Уолтон - Британская разведка во времена холодной войны. Секретные операции МИ-5 и МИ-6

Один выдающийся историк Кении Брюс Берман предположил, что, если бы британская разведка знала больше о политических убеждениях Кеньятты, «можно было бы избежать сильных подозрений и враждебности, с которыми к нему относились англичане». На самом деле это наблюдение, сделанное еще до недавнего рассекречивания документов МИ-5, во многом упускает главное. В реальности британская разведка сумела успокоить в какой-то мере страхи, которыми был окружен Кеньятта в Лондоне, особенно в отношении его коммунистических убеждений 83.

И хотя карьеры Нкрумы и Кеньятты закончились по-разному, два этих человека попали в поле зрения британской разведки аналогичными путями. Подобно Нкруме Кеньятта оказался на прицеле у МИ-5, когда приехал в Англию. Родившись в крестьянской семье и воспитанный шотландскими миссионерами, Кеньятта впервые приехал в Англию в 1929 г. как руководитель Центрального союза кикую (КСА), чтобы учиться, как многие другие лидеры антиколониального движения в послевоенные годы, в Лондонской школе экономики. КСА была главной влиятельной группой, борющейся за земельную реформу в Кении, и Кеньятта был также редактором его журнала «Муигвитания», что означает на языке кикую «понимание». За его деятельностью в Лондоне наблюдал в Лондоне особый отдел, который собрал на него «большое досье». В 1930 г. в отдел пришло сообщение, что он, по-видимому, вступил в Коммунистическую партию Великобритании, и глава английских коммунистов Робин Пейдж Арно назвал его «будущим революционным вождем Кении». МИ-5 завела на Кеньятту досье три месяца спустя, получив от SIS рапорт, что он собирается ехать в Гамбург, чтобы принять участие в «негритянской конференции» 84.

Без ведома британской разведки после поездки в Германию Кеньятта тогда отправился в Москву, чтобы учиться в Университете трудящихся Востока, который он посещал под псевдонимом Джеймс Джокен. В МИ-5 узнали о пребывании Кеньятты в Москве вскоре после его возвращения в Великобританию в конце 1933 г. от информатора особого отдела, который сообщил, что Кеньятта получил «указания» стать агентом Коминтерна. Генеральный директор МИ-5 сэр Вернон Келл лично передал эту информацию в министерство по делам колоний и комиссару полиции в Найроби. На протяжении семи месяцев МИ-5 перехватывала письма Кеньятты, который теперь жил на Кембридж-стрит в Лондоне, но эта мера не принесла такого успеха, на который рассчитывали: в довоенном Лондоне доставка писем была такой быстрой, что два раза Кеньятта жаловался на почте на то, что, как ему кажется, его почту вскрывали, потому что он получал ее с задержкой, – сомнительно, чтобы в наше время возникли подозрения на таком основании. Чтобы успокоить его подозрения, МИ-5 временно прекратила перлюстрацию его корреспонденции в июле 1934 г. 85

МИ-5 продолжала собирать любую информацию о Кеньятте, который теперь учился в Лондонской школе экономики у известного антрополога Бронислава Малиновского. В 1936 г. начальник особого отдела в Кении посетил МИ-5 в Лондоне и доложил: «Кенийские власти относятся к этому человеку [Кеньятте] с немалым недоверием и считают, что это человек такого сорта, дела которого хорошо вознаградят некоторое к нему внимание». Как только разразилась Вторая мировая война, по распоряжению кенийской администрации МИ-5 снова начала активную слежку за Кеньяттой, получив ордер на перехват его корреспонденции и прослушивание телефона. Штабным офицером, ответственным за работу с Кеньяттой во время войны, был Роджер Холлис, который в то время руководил отделом, занимавшимся «подрывной деятельностью», – отделом F.

К 1940 г. Кеньятта переехал в Западный Сассекс. Его политические связи, по-видимому, ослабевали, и МИ-5 убедилась, что всякие подозрения в связях с коммунистами можно смело отмести в сторону. В годы войны интенсивная слежка со стороны МИ-5 за Компартией Великобритании, особенно с помощью микрофонов, которые сотрудники отдела Холлиса установили в штаб-квартире партии, выявила, что отношения Кеньятты с британскими коммунистами охладевают. В МИ-5 настолько расслабились в отношении политической деятельности Кеньятты, что в сентябре 1943 г. позволили ему читать лекции английским военнослужащим на тему Африки. В сентябре 1944 г. генеральный директор МИ-5 сэр Дэвид Петри отправил обобщающий отчет о Кеньятте начальнику разведки и безопасности (DIS) в Найроби. Петри писал, что МИ-5 поместила Кеньятту под длительное наблюдение в начале войны, но это не принесло сколько-нибудь интересной разведывательной информации: «КЕНЬЯТТА продолжает жить в «Хайовере», община Хис, Сторрингтон, Сассекс, в доме, котором проживают несколько человек, придерживающихся экстремистских левых взглядов или сочувствующих троцкистам, но он не привлекает к себе внимания ничем и вряд ли, я полагаю, может принимать активное участие в политике» 86.

О.Дж. Мейсон, который позже станет первым офицером связи по вопросам безопасности в Восточной Африке, вторил этой точке зрения, когда сообщал в министерство по делам колоний о речи, с которой выступил Кеньятта на Всеафриканском конгрессе, проводившемся в Манчестере в 1945 г.: «За последние несколько лет Кеньятта, по-видимому, вел довольно тихую и далекую от политики жизнь, а раньше был известен как антибританский пропагандист. Считается, что одно время он был коммунистом, но теперь он вроде бы поссорился с партией» 87.

Несмотря на отчеты МИ-5, когда в 1946 г. Кеньятта возвратился в Кению после войны, его долгое проживание в Англии, и особенно поездка, которую он совершил в Советский Союз в 1932 г., стали предметом большой полемики и подозрений в Лондоне и Найроби. После объявления в Кении чрезвычайного положения в октябре 1952 г. колониальная администрация заявила, что во время его учебы в Москве его подвергли идеологической обработке, внушив ему коммунистические идеи, что он тайный шпион Москвы и что восстание мау-мау – это коммунистический заговор. Ведомство тайной пропаганды Великобритании – IRD не нужно было уговаривать изобразить Кеньятту коммунистом. Изображение Кеньятты коммунистом, а движения мау-мау – коммунистическим заговором было на самом деле мудрым шагом со стороны Лондона, чтобы получить поддержку Америки своих операций в Кении. Это была не колониальная война, как утверждали британские официальные лица в Вашингтоне, а доблестные достижения во время холодной войны, почти как в Малайе. Проблема была в том, что, в отличие от Малайи, не было существенных доказательств того, что Кеньятта или мау-мау имели какое-то отношение к коммунистическому движению.

Вскоре после объявления чрезвычайного положения 20 октября 1952 г. министерство по делам колоний поставило перед МИ-5 задачу – дать оценку коммунистических полномочий Кеньятты и участия коммунистов в восстании мау-мау. Благодаря своему упреждающему расследованию в отношении Кеньятты и его сподвижников в Англии начиная с 1930-х гг. у МИ-5 имелись объемные досье, из которых можно было почерпнуть информацию. 10 ноября 1952 г. было созвано совещание руководящих сотрудников отдела OS МИ-5 и представителей министерства по делам колоний, включая двух колониальных чиновников с большим стажем Джаксона Бартона и У.Х. Ингрэмса. После совещания Герберт Лофтус-Браун из отдела OS записал: «Я очень хочу как можно скорее задокументировать наши основные точки зрения на расовые беспорядки в Кении для Министерства по делам колоний, чтобы оно не делало представлений правительству Кении, которые идут вразрез с информацией, имеющейся в наших досье» 88.