Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Сиверс, обманутый в своих ожиданиях, удивленный этим сопротивлением и раздосадованный тем, что не имеет достаточного влияния на сейм, чтобы дать депутатам те инструкции, которые нужны ему, разразился выпадами против всей ассамблеи. Перемежая лесть угрозами, он приказал казначею Короны не выплачивать более королю суммы, назначаемые ему из казны. Раздражение посла еще более усилилось, когда многие члены сейма тут же объединились, чтобы предложить королю пятьсот тысяч польских флоринов из собственных средств, которые он, однако, не согласился принять.

Обозленный Сиверс дал волю своему гневу и наложил секвестр на собственность многих членов сейма и, среди прочих, на великих маршалков Короны и Литвы за то, что заседания сейма не проводились при закрытых дверях, как он того требовал.

Несколько дней спустя он приказал арестовать нескольких нунциев в их собственных домах, но эта насильственная мера не произвела того впечатления, на которое он рассчитывал, так как все остальные члены сейма отказались отправиться на заседание и принимать участие в дальнейших обсуждениях. Они заявили, что сейм не является свободным и после таких насильственных мер заседаний не будет до тех пор, пока арестованные нунции не будут отпущены на свободу.

Более того, они составили акт, которым принесли торжественное обещание считать работу сейма прерванной при первом же допущенном аресте. Они также выразили манифестом протест против давления, оказываемого иностранными государствами на представителей свободной и независимой нации без уважения к их священным правам.

Сейм распорядился, чтобы этот манифест был включен во все акты, чтобы его передали всем иностранным дворам и чтобы его официально вручили, через канцлеров, послу Сиверсу. Однако некоторые противники нашли способ помешать включению манифеста в акты и довели его до сведения Сиверса полностью. Тот, вероятно, прочел манифест частным образом, но канцлеры сообщили его и официально, так что послу пришлось раскаяться в крайних мерах, которые он применил. Его сожаления были тем более искренними, что, при его увлекающемся и вспыльчивом характере, он не был, в сущности, злым.

Впрочем, был и другой мотив, более весомый, чем раскаяние, который повлиял на сознание Сиверса и заставил его пожалеть о том, что он не применил более мягкие и примирительные меры воздействия на работу сейма. Он понимал, что для получения согласия сейма на раздел страны ему нужно такое национальное собрание, которое бы имело хотя бы видимость свободного волеизъявления. Ему важно было, чтобы заседания продолжались, и, чтобы добиться этого, нужно было отменить арест нунциев и вернуть их на заседания сейма. Но та мягкость и умеренность, которую он проявил, пойдя навстречу пожеланиям протестующих, сопровождалась еще более сильными угрозами: если сейм под каким бы то ни было предлогом позволит себе еще одну отсрочку, то вся территория Речи Посполитой будет занята .

В своей ноте от 11 июля посол выразил негодование по поводу предыдущего заседания, на котором, как он высказался, беспокойная и скандальная фракция изъяснялась в тоне, от которого слишком пахло якобинством революционного сейма 3 мая. Он выражал удивление, что в полномочиях депутатов была упомянута Тарговицкая конфедерация, которая должна была прекратить свою деятельность с началом работы сейма и должна быть распущена в соответствии с пожеланием Е[е] В[еличества] императрицы. Следовательно, он счел себя обязанным объявить, что имея дело с чрезвычайным сеймом, свободным и признанным самим по себе конфедерацией, он не признает полномочия, в которых упоминается так называемая Тарговицкая конфедерация.

Кроме того, узнав, что членов комиссии хотят заставить принести клятву, чтобы исключить коррупцию, посол заявил, что рассматривает это как личное оскорбление. По его мнению, такая клятва также покрыла бы позором столь блистательное собрание: это означало бы, что оно предполагает в своей среде лиц, которые могут быть подозреваемы в коррупции.

Наконец он потребовал, чтобы «комиссия была созвана на следующий же день, 12 июля, чтобы, не теряя времени, начать переговоры с ней. В ином случае он будет вынужден устранить подстрекателей и возмутителей мира и спокойствия, настоящих врагов своей родины, являющихся единственным препятствием законному ходу работы сейма: он потерял около четырех недель драгоценного времени, чтобы сделать то, что можно было сделать за четыре дня, и этой медлительностью лишь усугубил трудности, нависшие над нацией, – и это вместо того чтобы отныне обеспечить ей надежный мир и спокойное, прочное существование».

15 июля посол направил сейму еще одну ноту, чтобы сообщить, что «на втором заседании комиссия представила ему краткое изложение своих дискуссий, в котором говорилось о том, что она не имеет права переходить границы полномочий, которые даны ей инструкциями, и просит посла довести результат ее дискуссий до Ее императорского величества, чтобы ожидать затем ее милостивого решения. Он вынужден дать отрицательный ответ на эту просьбу. Кроме того, он обратился непосредственно к сейму, чтобы объяснить ему срочную необходимость наделить комиссию полномочиями, достаточными для подписания договора в том виде, в котором он составил этот проект, без внесения в него малейших изменений». Посол добавил при этом, что тогда он немедленно будет наделен полномочиями для обсуждения и заключения с Речью Посполитой договора об альянсе и тесном союзе, а также торгового договора к взаимной выгоде обеих наций.

Наконец, 16 июля он направил сейму грозную ноту, столь примечательную, что из нее нельзя выбросить ни единой фразы. Она приведена здесь дословно.

«Нижеподписавшееся лицо, посол и т. д. уведомлено о том, что сиятельный сейм на заседании 15 июля, на котором был зачитан доклад комиссии и нота нижеподписавшегося лица от того же числа, не счел нужным объясниться, ни даже распорядиться, чтобы рассмотрение этого важного вопроса было назначено «ad deliberandum» [22]на определенный день. Вышеназванное лицо, видя, что заключение договора в очередной раз откладывается, что конфедерация сейма закрывает глаза на печальную судьбу своей родины и забывает о долге перед своими доверителями, – это лицо вынуждено заявить, что будет рассматривать дальнейшую отсрочку и несогласие дать необходимые полномочия комиссии как отказ вести переговоры и прийти к доброму согласию с вышеназванным лицом, то есть как враждебную декларацию .

Печальные последствия такой позиции сейма, которому нация доверила свое нынешнее и будущее благополучие, могут быть только неблагоприятными для нации в целом, но особенно для несчастных и невинных сельских жителей. Нижеподписавшееся лицо будет вынуждено, к своему великому сожалению, в случае такого отказа, равносильного враждебной декларации, продвинуть находящиеся здесь войска Ее императорского величества на земли и владения тех членов сейма, которые останутся в оппозиции к общим интересам благонамеренных людей и нации в целом. Нация же слишком устала и не может вынести возобновления анархии в то время, когда с ней должно быть покончено.