Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2

Наконец, я заявляю, что, будучи вынужденным взяться за оружие, чтобы защитить свои земли, я не сложу его до тех пор, пока враг, изгнанный из пределов нашего отечества, не заключит славный для меня и моей армии мир, гарантируя России независимость нашего правления, свободу торговли, а мне, как и вам, поляки, существование Царства Польского с национальным и конституционным правительством.

Утром 30 октября, когда я размышлял над письмом, отправленным императору еще 19 октября, пытаясь предугадать последствия, а также какое впечатление произведет на моих соотечественников воззвание Александра к польскому народу и письмо императора к маршалу Кутузову, мне принесли первый номер русского журнала «Сын Отечества». Я был в высшей степени удивлен, обнаружив внизу журнальной полосы скверную солдатскую песню, изобиловавшую грубыми словами и оскорблениями в адрес поляков и угрозами пойти на Варшаву, чтобы наказать обидчиков и отомстить им.

Не дожидаясь встречи с императором, чтобы рассказать об этом, я тут же взялся за перо и спешно составил письмо следующего содержания:

Санкт-Петербург, 30 октября 1812 года.

«Ваше Величество, полагаю, что ненависть русских к французам может распространиться на всех иностранцев в войсках Наполеона, и поляки, которые дошли с ним до Москвы, не являются здесь исключением. Но, Государь, более ста тысяч поляков сражаются по сей день за Россию в рядах вашей армии, а несколько их миллионов по-прежнему остаются подданными Вашего императорского величества… С какой целью надо было всех их оскорблять в журнале, который выходит под покровительством правительства, и угрожать местью польскому народу?

Размещенные в журнале стихи, кои я взял на себя смелость приложить к данному письму, явно неуместны. Полагаю, что сейчас, когда речь идет о том, чтобы погасить былую ненависть и злобу между двумя народами, а не подливать масла в огонь, оскорблять поляков как никогда политически недальновидно.

Будучи преданным, и т. д., и т. д.»

Хорошо зная императора, я был уверен, что он не одобрит действий редакторов журнала и небрежности тех, кто несет ответственность за содержание статей. Я также был уверен в том, что он не осудит меня за откровенность и смелость, поскольку никогда не обижался на правду и не сомневался в искренности моих намерений и поступков.

Словом, я отправил письмо, не опасаясь, что оно произведет неблагоприятное впечатление, и два дня спустя получил приглашение явиться на обед к Его Величеству.

Никогда не забуду тот день 1 ноября. Я приглашен к императору и твердо уверен, что у нас состоится разговор. Нетерпение ожидания встречи было под стать моему беспокойству и волнению, когда я начинал думать о впечатлении, которое мог произвести мой проект на Александра.

За столом нас было не более десяти человек. Среди приглашенных я не увидел ни одного министра, которые приходили обычно с портфелем, дабы работать с императором, и это позволяло мне надеяться, что у Его Величества останется больше свободного времени, чтобы поделиться со мной своими намерениями. И на самом деле, после довольно короткой аудиенции с герцогом Ольденбургским император пригласил меня в свой кабинет, где я пробыл более двух часов.

Поскольку все то, что я собирался сказать императору, было чрезвычайно важным во всех отношениях и имело первостепенное значение для меня самого, ибо в эту пору я меньше всего сомневался в его намерениях восстановить Польшу, то, вернувшись к себе, я поспешил записать краткое содержание нашего разговора, тщательно сохраняя собственные выражения императора.

«Я получил два ваших письма, – сказал мне император . – В одном из них вы жалуетесь на статью в русском журнале, который издается под названием «Сын Отечества», и вы правы. Я полностью поддерживаю вас в том, что нельзя очернять и подвергать нападкам весь народ и что следует всячески избегать разжигания национальной розни… Я считаю дурным тоном то, что в журнале напечатали крайне неуместную статью против поляков, но этого больше не повторится, поскольку мною отданы соответствующие распоряжения. Что касается второго вашего послания с проектом письма к князю Кутузову и обращения к польскому народу, которое я просил вас подготовить, то я прочел их с большим вниманием и интересом. Ваши соображения очень верны… Я, как и вы, думаю, что впереди нас ждут успехи, которые заставят врага покинуть наши границы. Наполеон наделал много ошибок, и мы воспользуемся этим. Провидение, прежде всего, а также суровый климат, доблесть моих войск, патриотизм и энергичные усилия нации принесут нам блестящую победу… Я также согласен с вами в том, что не следует судить о наших успехах и неудачах противника, лишь основываясь на мнении петербургского общества. Я не разделяю заблуждений тех, кто считает, что нам больше нечего опасаться, поскольку Наполеон отступил от Москвы. Нельзя отрицать того, что он по-прежнему располагает огромными ресурсами. Следует учитывать редкостный талант его генералов и мужество солдат, закаленных в ходе многих блистательных кампаний. Само Провидение пришло нам на помощь… Результаты этой войны станут такими, как мы того пожелаем. Но с нашей стороны тоже было допущено немало ошибок…»

Здесь император перечислил наиболее важные, по его мнению, военные просчеты, о которых я ничего не знал, ибо в Петербурге мы были в неведении относительно деталей военных действий и судили о них лишь по распространявшимся в обществе смутным слухам, порожденными отступлением русской армии и оставлением на поругание врагу провинций.

Все, что я услышал из уст Александра, было не только новым, но и интересным для меня. Он объяснил мне суть предложенных им военных планов и, поскольку сопровождал это не только очень верными замечаниями и суждениями, но и необычной для монарха скромностью, я не смог скрыть своего огромного удивления и восхищения, чего не позволял себе во время всех предыдущих с ним бесед.

Следует отметить, что его образованность не удивляли тех, кто близко знал его и слышал выступления императора по самым важным вопросам. Сколько раз после этого мне приходилось рассказывать разным иностранцам, ученым, государственным деятелям и выдающимся военным о воистину замечательных качествах Александра, объединившего в себе столь много достоинств, его чарующем и обворожительном личном обаянии и силе убеждения, таланте внушать доверие, глубоких и разносторонних знаниях.

После длительных рассуждений о ходе компании император продолжал:

«Вам, как никому другому, известно мое доброе расположение к полякам. Они сильно пострадали в этой войне. Мне хотелось бы, чтобы поляки смогли забыть о перенесенных за все эти годы несчастьях, которые всегда меня огорчали. Я помню о проекте по восстановлению Польши… Я поручил вам подготовить обращение к полякам… Но не находите ли вы, что публикация этого воззвания именно сейчас будет несвоевременной, равно как и обращение с письмом к князю Кутузову в предложенном вами виде. Оно по сути повторяет воззвание и будучи напечатанным и опубликованным по моему указанию в газетах с переводом на польский язык, не вызовет сомнений в его подлинности и моих твердых намерениях на этот счет. Не кажется ли вам, что время такого демарша еще не пришло и, опережая таким образом события, мы можем не достичь поставленной перед собой цели?.. Если я объявлю себя польским королем в дни, когда Наполеон со своими армиями находится под Калугой, это будет выглядеть как некое бахвальство, что не в моем вкусе. Поляки могут подумать, что я вынужден сделать это в силу сложившихся обстоятельств, потому как опасаюсь их и хочу подготовить их таким образом к исполнению своих политических и корыстных целей, что также не соответствует моему образу мыслей. С другой стороны, если верные мне поляки, предпочитающие меня в качестве короля любому другому, проявят сейчас свои чувства, они могут скомпрометировать себя, что неизбежно вызовет ненужные жертвы и преследования со стороны Наполеона во время его отступления через Польшу… Я вовсе не хочу сказать, что у меня поменялись намерения и что я отказываюсь от проекта по восстановлению Польши. Но хотел бы спросить вас, разве я не прав в своих возражениях? После того, что произошло, не может быть и речи о примирении между мной и Наполеоном… Эта война не может закончиться так рано… Кому-то из нас придется проиграть… Как только он будет прижат к стене и не сможет нанести ущерба полякам, я восстановлю Польшу… Я сделаю это, потому что это отвечает моим убеждениям, зову моего сердца и интересам империи… Знаю, что меня ждет много препятствий и затруднений на пути к достижению этой цели, но я добьюсь ее, если не умру раньше».