Конни Уиллис - Не считая собаки

Мысль, повторюсь, была здравая. Однако нам она не помогла. Как не помогло обыскивание развалин. И главной площади. И улиц, застроенных фахверковыми домами.

– Ты ведь знал, какие они, эти кошки, – упрекнул я Сирила. – Мог бы предупредить.

Нет, вина целиком и полностью моя. Я выпустил Принцессу, и теперь она, наверное, на полпути к Лондону – бежит встречаться с Гладстоном и провоцировать взятие Мафекинга бурами.

Мы добрели до окраин Абингдона. Дорога там заканчивалась и терялась на сенокосном лугу, исчерканном крест-накрест узкими ручьями.

– Может, она вернулась к лодке? – поделился я надеждами с Сирилом. Бульдог не слушал. Он смотрел на тропинку, ведущую к мосту через ручей.

У моста по колено в воде бродил, закатав брюки, профессор Преддик с большой сетью. За его спиной на берегу стоял жестяной чайник – вне всякого сомнения, с уловом. Рядом с чайником устроилась в засаде Принцесса Арджуманд.

– Стой здесь, – велел я Сирилу. – Ни с места.

Я начал подкрадываться к охотнице, кляня себя за то, что не догадался купить сеть. Принцесса, бесшумно ступая белыми лапами, медленно подбиралась к чайнику, а профессор, как и кошка, не сводя глаз с предполагаемой добычи, медленно погружал сеть в воду. Принцесса заглянула в чайник и наудачу сунула туда лапу.

Я прыгнул вперед, накрывая кошку раскрытым саквояжем и подсекая, словно рыбу, за которой она охотилась. Одновременно со мной профессор Преддик рывком погрузил сеть и выдернул с извивающейся в ней добычей.

– Профессор! – окликнул я. – Мы вас повсюду ищем!

– Колюшка, – объявил он, вытаскивая улов из сети и запуская в чайник. – Здесь великолепные форельные места.

– Меня Теренс за вами прислал. – Я подал ему руку, помогая выбраться на берег. – Ему не терпится поскорее попасть в Пенборн.

– Qui non vult fiery desidiosus amet, – процитировал профессор. – Овидий. «Если не хочешь ты стать праздным ленивцем, – люби!» [26]– Однако, усевшись на берегу, он все же натянул носки и туфли. – Жаль, что они с Моди разминулись. Она бы ему понравилась.

Я взял сеть и чайник – на ручке значилось «На память о Темзе». Сирил сидел на том же месте, где я его оставил.

– Молодец! – похвалил я, и он, тут же вскочив, с разбегу врезался мне в колени. Из чайника выплеснулась вода.

– Вперед! Уже полдня прошло, – возвестил профессор, поднимаясь, и заторопился к селению.

– Вы отправили телеграмму? – вспомнил я, когда мы поравнялись с почтой.

Профессор запустил руку за отворот мантии и вытащил две желтые квитанции.

– Аббатство, кстати, представляет некоторый исторический интерес, – заметил он, убирая квитанции обратно. – Разграблено солдатами Кромвеля во время Протектората. Вот на эти ворота пятнадцатого века стоит обратить внимание…

– Профессор Оверфорс, как я понимаю, считает Протекторат результатом действия сил природы? – поинтересовался я, увидев, что Преддик замедляет шаг, и увлек мгновенно закипевшего профессора к причалу, где пожилая женщина в чепце предлагала Теренсу кружку с изображением Боултерского шлюза.

– Прелестный сувенир на память о речной прогулке, – уговаривала торговка. – Каждый глоток будет напоминать вам об этом дне.

– Этого я и боюсь, – вздохнул Теренс и повернулся ко мне. – Куда вы пропали?

– Рыбачили. – Я забрался в лодку, поставил саквояж и протянул руку профессору, который, склонившись над чайником, разглядывал рыбу через пенсне.

– Он хотя бы телеграмму отправил? – уточнил Теренс.

Я кивнул.

– Собственными глазами видел две желтые квитанции. Сирил, пойдем! – окликнул я бульдога, который крепко спал, распластавшись на причале. – Профессор! Tempus fugit! [27]

– Вы знаете, который час? – ужаснулся Теренс, размахивая передо мной «луковицей». – Черт! Почти одиннадцать!

Я уселся на весла, поставив саквояж между колен.

– Не беспокойтесь, дойдем в два счета. На всех парусах.

На всех парусах – Неживописный отрезок реки – Истоки викторианской любви к природе – О роли барахолок в истории – Мы встречаем Троих в лодке, не считая собаки – Сирил против Монморанси – Случай в лабиринте – Затор – Чертова кочегарка – О роли мелочей в истории – Еще лебедь – Кораблекрушение! – Сходство с «Титаником» – Уцелевшие – Обморок

Как ни удивительно, мы и впрямь шли на всех парусах – то есть на веслах. На реке стояла тишь да гладь, дул едва заметный ветерок. Вода поблескивала на солнце, я держал корпус, раскрывал и закрывал колени, опускал лопасть ребром, не ловил лещей и налегал изо всех сил, поэтому к полудню мы прошли Клифтонский шлюз, и впереди показался увенчанный церковью меловой утес Клифтон-Хэмпдена.

Карта определяла этот участок как «самый неживописный на Темзе» и предлагала до Горинга добираться по железной дороге, чтобы не тратить на него время. Но глядя на сочные зеленые поля, расчерченные цветущими изгородями, и на одетые стройными тополями берега, я даже представить не мог, как же тогда выглядит живописный отрезок.

Все было в цвету: золото лютиков, белое кружево купыря, лавандовая россыпь кукушкина цвета на лугах, ирисы и лилии по берегам, розы и львиный зев с резными листьями в палисадниках у шлюзовых сторожек. Принарядилась даже вода. Кувшинки протягивали на ладонях розовые чашки, камыши прицепили фиолетовые с белым бутоньерки. С цветка на цветок сновали переливчатые сине-зеленые стрекозы, над лодкой порхали огромные бабочки, временами присаживаясь передохнуть на груду багажа и грозя опрокинуть ее за борт. Чуть поодаль над вязами тянулся в небо изящный шпиль – для полной идиллии не хватало только радуги. Неудивительно, что викторианцы так млели от природы и видов.

Теренс сменил меня на веслах, и мы, обогнув круглый мыс, где стоял крытый соломой домик, весь увитый ипомеей, приблизились к арочному мосту из золотистого песчаника.

– Во что только превратили реку! – посетовал Теренс. – Железнодорожные мосты, насыпи, газовые станции… Весь вид испортили.

Мы прошли под аркой, оставляя позади еще поворот. Других лодок почти не попадалось – только двое рыбаков с плота, пришвартованного под березой, помахали нам, хвастаясь огромной связкой рыбы. Профессор, к счастью, в этот момент спал. Принцесса тоже.

Я заглянул к ней в саквояж, когда мы с Теренсом менялись местами, – даже не шелохнулась. Бархатная подушка да и только. Не верится, что ей под силу изменить историю, а тем более разорвать континуум, – как не верилось, глядя на пращу Давида, заплесневевшую чашку Петри у Флеминга или на бочонок разной всячины, который Авраам Линкольн приобрел на благотворительной барахолке за доллар.