Фредрик Олссон - Конец цепи

Тот же взгляд уголком глаза.

То же презрение.

– Должен был?

– Да.

Он покачал головой:

– Нет смысла, Лео.

Он буквально выплюнул это слово. Как будто смысл было ругательством, словно само оно вызывало у него желание выполоскать Лео рот средством вроде парфюма и обладало каким-то особым содержанием, оскорблявшим его лично, из-за чего он никогда не произнес бы его снова.

– Моя жена мертва, и ты видел, как все случилось. В этом был какой-то смысл? Я сидел на расстоянии тысячи километров и наблюдал ее смерть на большом экране. В этом был какой-то смысл? Люди умирают по всему миру, никто не знает, как остановить заразу, и ты пытаешься мне сказать, что здесь он тоже есть? Смысл?

Он сорвался на крик.

Совершенно несправедливо, Лео не имел к этому никакого отношения, но ему было не до справедливости. Он не мог слышать доброжелательных фраз, по сути не значивших ничего, не выносил людей, которые утешали и верили, что все будет выглядеть лучше, если за этим, возможно, стоит какая-то высокая цель.

Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься пустословием.

Она слишком коротка, чтобы утверждать, что все предопределено заранее и управляется кем-то другим, кто все знает лучше, и что, когда жизнь кажется тяжелой, это просто из-за того, что человек не видит положительных сторон в своих проблемах.

Он не мог слышать это снова.

Что от судьбы не уйдешь. И все назначенное тебе в конце концов сбудется, и здесь ничего не поделаешь.

Все это чушь.

Так он сказал Лео.

– Каждый сам решает, что ему делать, – сказал он. – Я решаю за себя. И если нам чертовски везет, получается что-то хорошее, а если нет, результатом становится всякое дерьмо при тех же исходных данных. Но если ты приходишь сюда и отказываешься нести ответственность, утверждая, что будущее такое, какое оно есть… Ты лишаешь меня права распоряжаться собственной жизнью…

Он замолчал. Покачал головой.

И начал снова. Более спокойным голосом. Усталым, но спокойным.

– Кристина умерла не потому, что это должно было случиться. Ее смерть стала результатом массы решений, принятых множеством людей.

Пауза. А потом:

– И ты приехал сюда со своими бумагами не из-за того, что кто-то посчитал это необходимым. Нет здесь никакого смысла. И если считаешь, что будущее предопределено заранее, ради бога. Но это не так. Будущее такое, какое оно есть.

Снова наступила тишина. Затянувшаяся надолго. А потом Лео посмотрел на него.

Произнес все про себя, прежде чем сделал вдох и сказал то же самое вслух.

Хотел, чтобы все слова легли в правильном порядке и ему не пришлось перескакивать с одного на другое, запинаться и начинать сначала. Чтобы смысл его слов был сразу понятен. И чтобы придать им соответствующий вес.

– В таком случае… – сказал он. Сделал паузу. Именно такую долгую, как и задумал. Серьезно смотрел в глаза Вильяму. – В таком случае я не понимаю, почему ты стоишь здесь.

Вильям уставился на него.

А Лео сказал спокойно и четко:

– Ведь если мы сами творцы нашего будущего, по-моему, ты должен взять все бумаги и сделать что-то ради него.

Вильям вернулся в дом отчасти злой как черт, а отчасти одолеваемый любопытством. Лучшую комбинацию для мотивирования его трудно было придумать.

Логика являлась его слабостью.

Так все обстояло.

Ничто не вдохновляло его более, чем хорошо сформулированный аргумент, а сопливый юнец бросил ему в лицо просто идеально взвешенный кульбит из его собственных рассуждений.

Он не верил в судьбу. В то, что все предрешено заранее.

А следовательно, не существовало предсказаний, которые нельзя разрушить, и единственным, кто определял его будущее, был он сам, не пытаясь ничего делать.

Quod erat demonstrandum [5].

Он попросил Жанин последовать за ним в гостиную и помочь ему воспроизвести в ней все так, как это выглядело в замке, и сейчас им требовалось пойти с самого начала и в правильном порядке и по его желанию.

Он не имел никаких компьютеров под рукой. И программ тоже. И в глубине души уже чувствовал, как ему это нравилось.

В одной из спален они нашли письменный стол с массой канцелярских принадлежностей. В его ящиках оказались ручки разного размера, линейки, микрокалькулятор и запечатанная стопка неиспользованных блокнотов формата А4.

И их ждала гигантская работа. Перед ними лежало бесконечное количество шифрованных посланий, и вообще не было времени и никакого другого выхода, кроме как начать все сначала.

Вильям поискал среди ручек, пока не выбрал одну в меру тяжелую и хорошо писавшую, и, взяв два блокнота из стопки, положил их на стол перед собой, а потом попросил ее читать.

И она сделала это.

Цифра за цифрой проговорила содержание первой бумаги. Один, один, ноль, два, три. Прочитала все 73 ряда с 23 колонками и видела, как Вильям записывал их в блокнот, пока с первой матрицей не было покончено и он не прикрепил ее булавкой на стену.

Следующая.

А потом они начали все сначала. И с каждым записываемым им знаком, с каждой бумагой, которую он вешал, по мере того как все больше материала проходило таким образом через его руки, шифры все более становились частью его. Он мог прекрасно ориентироваться среди всего, сейчас оказавшегося на стене, чувствовать расстояние между всеми бумагами, чувствовать ритм.

Ему сразу требовалось пойти с самого начала.

Вернуться к источнику всего этого еще тогда в замке, сорвать все висевшее на стенах в его рабочей комнате и начать с нуля. То есть то, чем он занимался сейчас с Жанин, ему следовало сделать еще несколько недель назад.

И он знал это тогда тоже. Но вроде как не имел времени. Хотя сейчас понял, что на самом деле потратил массу его зря, когда взамен просто стоял и таращился на готовые распечатки, и убедил себя в обоснованности именно такого подхода, пусть в глубине души знал свою неправоту.

Ручка танцевала по страницам, и каждый раз, когда ему казалось, что последовательности напоминают друг друга или нечто подобное уже было, он вставал и возвращался к какой-то из предыдущих матриц и сравнивал, и думал, и что-то прикидывал в голове.

А позади него расположилась Жанин.

Слушала, читала, стояла молча и ждала, в то время как Вильям начинал бродить по комнате или уходил с головой в себя, ждала, пока он занимался тем, что ему требовалось в данный момент, пока он не кивал снова и не просил ее перейти к следующей последовательности.

А Лео и Альберт наблюдали за ними из другой комнаты.

Сидели каждый на своем диване, не осмеливались разговаривать, очарованные процессом, и не понимали, что он делает, какую закономерность, похоже, увидел и как вообще можно держать столько всего в голове.

А он вырывал из блокнота страницу за страницей, матрицу за матрицей с 23 цифрами по горизонтали и 73 по вертикали, и вешал их одну за другой на стену, и переходил к следующей странице, в то время как Жанин читала вслух.