Григорий Карьянов - Поэтическая афера

На столе уже был готов аперитив, мы выпили. После пришли еще гости, принесли коньяк, вино. Завязались разговоры, часто вспоминали сборник «Сестра моя – жизнь», вышедший в этом году и ставший настоящим событием. Пили много, часто ходили на перекур в подъезд, затем возвращались, читали стихи и прозу, после прочтения шли долгие и бурные обсуждения, споры. Катенька общалась со всеми так же тепло и приветливо. Иногда она сидела в кресле и смотря в окно. Но, услышав чье-то чтение, она отвлекалась от своих дум, и все ее внимание было сконцентрировано на творчестве.

Владимир читал отрывок из своего романа «Капитан с причала Надежды», и я был в восторге от его умения так лаконично излагать свои мысли. Это было великолепное прочтение, а сам роман обещал стать очень сильной книгой. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что жду, когда же будет читать Катенька. Причем я видел этот момент именно таким, каким описал мне Зорин. Каждый раз после перекура я заходил в квартиру и прислушивался, не читает ли она. И стоило мне подумать об этом, как Чернов вошел в комнату, а за ним прошла Катенька.

– Господа, мне стоило больших усилий просить нашу гостью прочесть нам свои стихи. Я думаю, вы, как и я, останетесь неравнодушными к этим произведениям. Он опустился в кресло. Все обратили свое внимание на женщину, стоящую посреди комнаты, которая гордо подняла голову и смотрела на нас, а затем, вздохнув, начала читать:

Катенька поклонилась, а слушатели зааплодировали, некоторые присутствующие даже встали со своих мест, настолько прекрасным было это выступление. Я посмотрел на Зорина. Он смотрел словно сквозь нее, таким отрешенным я его не видел. Он изредка хлопал, словно из уважения, и казалось, что думал о чем-то своем.

На улицу мы вышли около двух часов ночи, стояли долго у подъезда, курили, обсуждали сегодняшний вечер, и, пообещав встретиться снова, каждый пошел своей дорогой. Я был очень пьян, иногда останавливался от усталости, в один момент заблудился и долго бродил дворами, пытаясь найти знакомые места. Чудом вышел на Марксову улицу и уже не спеша дошел до дома.

Проснулся я от шума дождя. Капли стучали по стеклу и попадали в открытую форточку. Сделав над собой усилие, я встал и закрыл окно. Голова болела, хотелось пить. Я оделся и сделал себе чай. Перебирая в памяти вчерашний день, я вспомнил Зорина, Владимира и Ильича, нашу встречу в пивной, а затем вечер у Чернова. Было ощущение, что все это был лишь сон, но больная голова говорила об обратном. Я нашел свои вещи раскиданными по всей квартире и папку, в которой был роман Зорина «Золотые колосья». Мне стало очень неловко, что я его заполучил таким образом, ведь мог просто спросить у Коли его прочесть. С остатками чая я вновь подошел к окну и подумал, что не имею и малейшего представления о том, как встретиться теперь с ними, как вдруг в сознании яркой вспышкой что-то промелькнуло, затронув сердце. Это неизвестно ранее чувство было приятным, но что же вдруг так сильно меня встревожило? Яркая вспышка красным еще раз пронеслась в моей памяти. Я замер, пытаясь получше сконцентрироваться на ней, и словно сквозь полотно начал вырисовываться образ. «Катенька», – пронеслось у меня в голове, и вспышка предстала передо мной ее рыжими волосами, а затем она повернулась ко мне. Я всматривался в ее лицо в глубинах памяти, а потом начал думать о ее стихах и о нашем странном знакомстве. Зорин вчера был скрытным, и поначалу, приняв его предложение выйти на перекур, я посчитал это за вполне дружеское доверие с его стороны, но ничего, кроме как о своем знакомстве с Катенькой, которое произошло пару лет назад у Чернова, он мне так и не сказал. Настроение улучшилось, и ощущение от вчерашнего вечера стали еще светлее, несмотря на то что за окном стоял серый и дождливый день.

Допивая остатки чая, я прошел в комнату, где сел на свой рабочий стол. До встречи с Черновым меня вполне устраивал мой стол, здесь было достаточно места, в ящичке всегда были свечи и чернила, а свет падал как нельзя лучше. Теперь же, после посещения квартиры Чернова, с его отдельным рабочим кабинетом, печатной машинкой и небольшими коробками с чернилами, карандашами и бумагой, я почувствовал себя не столь уверенно, как еще вчера. Отогнав от себя эти мысли, я взял папку со своим романом и «Золотыми колосьями» Зорина. Да, пускай вчерашний день был интересным и я смог прекрасно отдохнуть в кругу единомышленников, но это все стоило мне встречи с секретарем издательства, о которой мы договаривались заранее. Я был на себя очень зол, так как неудача Николая не давала мне права сомневаться в своем романе, а ведь я даже устыдился его. Вчера Зорин сказал, что даже не стоит пытаться отдать рукопись, а ведь если бы я слушал каждого, кто мне говорил «не стоит пытаться», я сидел бы до сих пор в Твери и в лучшем случае давал частные уроки французского или подменял мать в школе по ее рекомендации. Я тотчас же вскочил, взяв пальто, шляпу и папку с романом, вышел из дома. Уже знакомой дорогой я добрался до издательства, но здесь меня ждало новое разочарование – двери были закрыты. Я посмотрел в окна на первом, а затем на втором этаже, и всюду было темно. Понимая, что, возможно, это был один из немногих шансов, что человеку дается в жизни и который я по своей легкомысленности упустил, мной овладело настоящее отчаяние. Денег у меня в то время почти не водилось, а той мелочи, что звенела в кармане, хватило бы разве что на стакан пива на Каланчевской площади. Я направился туда, подняв воротник и посильнее завязав шарф вокруг шеи.

Здесь мало что изменилось со вчерашнего дня, разве что людей было гораздо меньше. Заняв тот же стол, что и вчера, я взял два стакана пива. В кармане нашлись сигареты. Достав одну, я покрутил ее пальцами, наблюдая за проходящими мимо людьми. Привокзальные пивные были чуть ли не единственным местом, где на тебя не смотрели косо, ведь, может быть, я жду своего поезда, и кто знает, куда он меня увезет. Окажись я в каком-нибудь кафе и задержись там дольше пары часов, могла открыться истинная никчемность человека, к тому же так скверно одетого, как я. Все было просто – ему просто не куда идти, а здесь, ты мог быть кем угодно: убывающим, приезжающим, а может, даже встречающим кого-то из дальней поездки.