Шейла Нортон - Жизнь других людей

Я жду.

– Я сказала Саймону, что ты была со мной. В клубе.

– Зачем? Если ты не видишь в этом ничего страшного, зачем врать?

– Просто… чтобы… ну, понимаешь… чтобы он не волновался. Без причины.

– А тебе не кажется, что у него есть для этого основания?

Она теребит прядь волос.

– Почему ты читаешь мне мораль? – наконец спрашивает она.

– Я не понимаю, что ты затеяла? У вас с Саймоном все нормально? Только не надо вздыхать и отводить глаза! Что происходит, Фэй?

Она берет стул и садится к столу.

– Ничего. Все нормально. Просто мне все надоело. Звучит ужасно, я понимаю, но, сказать по правде, у нас с Саймоном все отлично, помимо того, что он старше меня и…

– Он всегда был старше тебя! Это не новость!

– Но это так не чувствовалось. Он становится… – она беспомощно пожимает плечами, – в общем, все бо́льшим занудой. Мне просто надо встряхнуться. Я не хочу причинять ему боль. Но он не ходит в клубы и бары, а мне этого не хватает, Бет! Мне хочется принарядиться и сходить куда-нибудь, немного развеяться…

– Подцепить парня?

– Только чтобы встряхнуться. Что с тобой, Бет? Зря ты не пошла с нами, мы отлично провели время. И Мартину ты очень понравилась.

– Пропади он пропадом! – взрываюсь я. – Я его знать не знаю! Мне пришлось разговаривать с ним, потому что тебе было не оторваться от Нила. А потом в одиночку добираться домой. Я в восторге!

Она внимательно и печально разглядывает столешницу. Почему-то, несмотря ни на что, я чувствую себя полной идиоткой.

– Хорошо, – говорит она, – раз так, я обещаю, что на следующей неделе мы останемся вместе. Идет?

– На следующей неделе? Кто сказал, что мы пойдем куда-то на следующей неделе?

– Ты. Вчера ночью. Мы решили, что раз нам так хорошо, мы будем выбираться куда-нибудь каждую пятницу.

– Может быть, я согласилась, потому что перебрала пива, но это было до…

– А Элли и Лорен останутся с Саймоном. Он не против!

Легка на помине, в кухню врывается Элли и требует печенья.

– Мамочка, когда я снова пойду ночевать к Лорен? Когда у нас снова будет луночный пир? Фэй разрешила! Когда, мамочка?

Я смотрю на Фэй.

– Это эмоциональный шантаж, – констатирую я.

– Нет, Бет. Это возвращение к жизни. Давай просто радоваться ей.

Возможно, я была не права. И пыталась читать мораль. Наверное, в том, что Фэй хочет немного выпить, потанцевать, пофлиртовать с мужчинами и солгать мужу, нет ничего особенного. Ведь если он ничего не узнает, ему не будет больно. Вероятно, у меня нет права ее осуждать. Ведь это ее жизнь, а не моя.

Если не учитывать, что она моя лучшая подруга. Если забыть, что я автоматически становлюсь соучастницей этого обмана; в нем участвует даже мой ребенок. Если оставить в стороне то обстоятельство, что я испытала на собственной шкуре, каково быть обманутой. И мне не хочется, чтобы Фэй подобным образом обошлась с Саймоном. Я слишком люблю их. Их обоих. И поэтому мне страшно.

Чужие неприятности не остаются где-то там, далеко, в чужой жизни, они выплескиваются через край, выходят из берегов, просачиваются в твою жизнь и становятся твоими собственными, нравится тебе это или нет. И мне это не нравится.

Утомленная Элли засыпает рано, и я достаю блокнот и ручку. Я сижу за кухонным столом и смотрю на чистый лист бумаги. Я черчу на нем линии, соединяю их и превращаю в квадраты, рисую сверху крыши, чтобы получились дома, а на крышах рисую трубы, из которых идет дым. Я разглядываю листок, покрытый домами с дымящими трубами, и размышляю, что он говорит обо мне. Я вырываю страницу и смотрю на чистый лист. Что написать? С чего начать?

Этот честолюбивый замысел я вынашиваю давным-давно, он красной нитью пронизывает невзрачную и жалкую ткань моей жизни. Бо́льшую часть времени эта тайная мечта погребена под будничной суетой и текучкой. Повседневная жизнь не позволяет мне выпустить ее на волю. Если у меня, как сейчас, случайно появляются свободные полчаса, я размышляю о ней. Пожалуйста, сурово говорю я себе, сейчас у тебя есть время. За тридцать минут ты могла бы написать сотню слов, а это уже что-то. Чтобы стать знаменитым сценаристом, надо с чего-то начать. Ты будешь мечтать до глубокой старости и, когда у тебя не останется сил держать ручку, от досады начнешь кусать себе локти.

– Я хотела написать нечто потрясающее, – горько скажешь ты. – Но у меня не было времени.

Потом я отвечаю себе:

– Послушай, заткнись. Я хочу посмотреть телевизор. Я хочу посидеть, задрав ноги, с чашкой чая, прежде чем пойду спать. Я хочу почитать газету. Я, черт возьми, хочу просмотреть мою банковскую распечатку. У меня еще будет время. На следующей неделе. Или в следующем году. Когда станет немного полегче.

Но жизнь не становится легче. Я откладываю это так давно и так часто, что уже не ищу себе оправданий. Я перестала донимать себя и прислушиваться к себе.

Но идея уже есть. Главное – начать, поймать настроение, сделать кое-какие заметки, записать основные мысли, и все пойдет как по маслу. На сей раз я это сделаю.

Нужно прекратить марать бумагу дурацкими картинками и сдвинуться с мертвой точки.

Но может быть, если я приготовлю чашку чая и включу телевизор, это натолкнет меня на свежую идею?

Я ложусь в постель (бумага так и осталась нетронутой), но не могу уснуть. Дождя сегодня нет, и я не понимаю, почему мне не спится. Я думаю про Фэй, которой хочется в ночной клуб, и Саймона, который ей надоел, про Элли и миллион маленьких и больших тревог, связанных с ней, про свою паршивую жизнь и про то, почему я не могу написать несчастную сотню слов, даже если есть время, про чистый лист бумаги и про то, как стать знаменитым драматургом.

Я ворочаюсь с боку на бок, переворачиваю подушку, включаю свет, выключаю свет, открываю глаза, закрываю глаза, считаю овец и пытаюсь думать о самых скучных вещах на свете (например, про уборку квартиры Алекса Чапмэна) и наконец оставляю бесплодные попытки уснуть, надеваю халат и иду на кухню попить. Проходя мимо комнаты Элли, я слышу, как она разговаривает во сне – подобное случается, если она переутомилась или перевозбудилась. Я стою в дверном проеме и слушаю ее тихое бормотание. Я не хочу ее будить, обычно через какое-то время она умолкает и, слегка поворочавшись, погружается в глубокий сон.

Говорят, любители подслушивать никогда не слышат ничего хорошего. По-видимому, это относится и к матерям, которые подслушивают сны своих детей.

– Спроси своего папу, – бормочет Элли. Она вздыхает, лепечет что-то невнятное и хмурится. – Спроси… папу. Я спрошу своего папу. Спроси моего папу… Папа?

Она тихонько всхлипывает, переворачивается на другой бок и замолкает. Я бросаюсь на кухню. Лучше бы я этого не слышала. То, чего не слышишь, не может причинить боль. Почему он ей снится? Она не видится с ним и давно не спрашивает о нем. Это моя вина. Я должна была с ней поговорить. Я знала, что рано или поздно это случится. Она перенесла психологическую травму. Может быть, посоветоваться с ее воспитательницей? Или с врачом? С мамой? Меня охватывает отчаяние. Я наливаю стакан молока и выпиваю его большими глотками.