Эми Фридман - Два лета

Наконец она переводит взгляд своих льдисто-голубых глаз на Вивьен и начинает тараторить по-французски.

– Pourquoi est-elle ici? J'ai pensé que… [19] Почему она здесь? Я думала… (фр.)

– Pas maintenant, – Вивьен говорит строгим голосом. – Sois polie. Dis bonjour [20] Не сейчас. Будь вежлива, поздоровайся (фр.). .

Я сижу не шелохнувшись, прислушиваюсь, но не понимаю ничего, кроме bonjour. Элоиз скрещивает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз, по-хозяйски.

– Здравствуй, – говорит она сердито и возмущенно, как школьник, которого заставили вслух читать домашнее задание.

Уверена, в ближайшее время мне не придется переживать из-за того, что она поцелует меня в щеку.

– Привет, – бормочу я, язык не слушается.

Вспоминаю, как в детстве обожала книжку Eloise о веселой девочке, которая жила в «Плазе» в Манхэттене. Теперь же все положительные ассоциации с этим именем быстро блекнут.

– Ты правда из Нью-Йорка? – допытывается Элоиз.

У нее прекрасный английский, акцента почти нет. Я вижу, что она беззвучно критикует меня, присматривается к моим растрепанным вьющимся волосам (я пытаюсь незаметно их поправить) и к пятну апельсинового сока на белой футболке (турбулентность, облилась).

– Не из города Нью-Йорк, – уточняю я, недовольная тем, что мои щеки заливает румянец. – Это как бы севернее Нью-Йорка. – Я тереблю браслеты. У меня нет сомнений, что, узнав про Хадсонвилл, Элоиз лишь сморщит свой вздернутый носик.

Вообще-то как только я подумала о Хадсонвилле, сразу поняла, кого мне напоминает Элоиз – мою одноклассницу Скай Оливейру. Определение «дрянная девчонка» будет для Скай слишком ласковым. Она и ее безупречные подружки в фирменных ботильонах слоняются по школе в поисках новой жертвы. Надо же, Скай и ей подобные есть и во Франции.

Вивьен приближается к столу и протягивает мне огромную кружку, больше похожую на супницу, до краев наполненную самым густым за всю мою жизнь горячим шоколадом. Вкуснятина. Я благодарю ее и делаю глоток, наслаждаясь теплой, насыщенной сладостью.

– Вау, – говорит Элоиз с издевкой. – Саммер, тебе оказывают поистине королевский прием. – Я смотрю на нее поверх своей огромной кружки, жалея, что у меня не хватит смелости вылить ее содержимое Элоиз на голову. Руби смогла бы, таким, как Скай, ее не запугать. – Мне maman [21] Мама (фр.). никогда не делает chocolat chaud, – добавляет Элоиз, прислоняясь к дверному косяку.

– Элоиз, давай и тебе сделаю. – Вивьен непроницаема. Она ставит на стол изящные тарелки с цветочным рисунком, корзинку золотистых круассанов и баночки с джемом. Я слежу с благодарностью, голод разыгрался не на шутку. – Садись, поешь с нами.

Пожалуйста, не надо с нами есть, пожалуйста, не надо с нами есть.

– Нет времени, maman, – огрызается Элоиз, откидывая великолепные, как у принцессы, волосы. Я сразу чувствую облегчение. – Мне пора собираться на занятия. – Она бросает на меня подчеркнуто надменный взгляд, будто мне следует завидовать тому, что у нее занятия. Я не реагирую, продолжаю пить свой шоколад.

– Тогда не надо было так поздно ложиться, – говорит Вивьен, садясь возле меня со своей огромной кружкой шоколада. – Сегодня вечером опять уходишь?

– Наверное, с Колетт и остальными, – лениво говорит Элоиз, изучая свои ногти – они короткие, покрыты бледно-розовым лаком и с крошечными черными сердечками в центре.

Какая прелесть, наверное, эта Колетт. Я представляю двойника Элоиз и, едва не содрогнувшись, беру тарелку.

– D'accord [22] Хорошо (фр.). . – Вивьен продолжает пить шоколад. – Меня все равно не будет, я сегодня ужинаю с месье Паскалем. – Она секунду молчит, затем берет круассан и хлебным ножом разрезает его пополам. Задумчиво бросает взгляд на меня, потом снова на дочь. У меня появляется нехорошее предчувствие. – А знаешь, Элоиз, – добавляет Вивьен наигранно будничным тоном.

Нет. Нет. Не-е-е-т.

– Oui, maman? – отвечает Элоиз, в ее голосе слышатся подозрение и сомнения. И тому есть причина.

– Может, – продолжает Вивьен, намазывая джем на половинку круассана, – тебе взять вечером с собой Саммер?

В яблочко! У меня душа уходит в пятки, к самым шлепанцам. Понятное дело, Вивьен старается помочь в моей ситуации, ведь я оказалась здесь без отца и без цели. Но общаться с Элоиз и ее злобным окружением мне хочется не больше, чем засадить в себя хлебный нож. Я украдкой смотрю на Элоиз и вижу, что та бросает уничтожающие взгляды на мать. Хотя бы в этом мы с ней едины.

– Нет, э-эм, не стоит, – слишком громко вступаю в разговор я и хватаю из корзинки еще теплый круассан. – Я вообще-то не люблю компаний. И… я выдохлась. Смена часовых поясов, вы понимаете… – Пока я это говорю, ко мне и вправду приходит усталость.

– Ну, посмотрим, как будешь себя чувствовать, – Вивьен обращается ко мне, затем снова смотрит на Элоиз. – Вы идете в Café des Roses [23] «Кафе роз» (фр.). на бульваре Дю-Томп, non? Во сколько? – спрашивает она дочь.

Я вспоминаю, как таксист назвал бульвар Дю-Томп главной улицей, но решаю, что сейчас не самое лучшее время, чтобы проверять подлинность этой информации. Лицо Элоиз горит.

– Около девяти, – цедит она сквозь зубы, будто сам процесс причиняет ей боль. После чего бросает еще один свирепый взгляд на Вивьен, разворачивается и с недовольным видом уходит из кухни. Это напоминает мне мою ссору с мамой на кухне, там, за океаном, целую вечность назад.

– Должна извиниться за дочь, – тихо произносит Вивьен. Она берет половинку круассана и откусывает крошечный кусочек. – У нее… сложный период сейчас.

Сложный период? Из-за чего? Закончился кондиционер для волос? Мальчик ей не улыбнулся? Вместо ответа я беру пример с Вивьен: разрезаю круассан на половинки (неодинаковые), каждую намазываю клубничным джемом и откусываю большой кусок. Джем кисло-сладкий, с мелкими семечками, а круассан слоистый и масляный, как и положено. По крайней мере, в кулинарном отношении мой день удался.

– Этим летом Элоиз занимается в художественном классе для lycée, то есть для учащихся старших классов, – продолжает Вивьен, ложечкой помешивая шоколад.

Не знаю точно, пытается ли она объяснить «сложный период» Элоиз или просто заполнить тишину.

Я киваю и продолжаю жевать. Все-таки я немного завидую, очень бы хотела заниматься по какой-нибудь интересной летней программе. Однако моя практичная мама всегда советовала летом работать.

Работа.

– Ой, я ведь должна была стать – м-м-м – кем-то вроде папиного ассистента? Вы знаете, где его студия?

Вивьен рассеянно кивает. Она встает и подходит к окну.

– Вот это и есть студия, – говорит она, указывая на красный сарай. Ее кольца сверкают на солнце. Она достает из заднего кармана пачку сигарет и открывает окно.