Эми Фридман - Два лета

– Он… в порядке, – наконец отвечаю я, ладони потеют. Я пока не соврала: отец, думаю, в порядке. Просто он в Берлине как бы. – Занят, – добавляю я, что вполне можно считать правдой, принимая в расчет слова Вивьен об открытии какого-то музея.

– Ну, он всегда занят, – хмыкает она и замолкает.

Задержав дыхание, я мысленно молюсь, чтобы мама не начала копать дальше и в конце концов не докопалась до правды.

– А ты? – спрашивает она спустя мгновение, ее голос запинается. – Ну, как там… вообще?

– Здесь очень красиво, – отвечаю я. – И еда вкусная. – Пока никакой лжи.

– Хорошо, – эхом отзывается мама, слегка откашливаясь. – А есть ли… – Она делает паузу, будто обрывая сама себя. – Ну, ты позна…

Следующие слова тонут в знакомом реве блендера. На заднем плане слышен родной голос, речь идет о чернике.

– Тетя Лидия пришла? – спрашиваю я маму, охотно меняя тему. – Чем вы там занимаетесь?

Тетя тоже работает в Хадсонвиллском колледже, как и мама, только она преподает фотографию, а не философию. И обе этим летом ведут в кампусе программы.

– Почему вы не на работе? – А вдруг мама отменила занятия, потому что волновалась за меня?

Мама прыскает со смеху.

– Ну что ты! Сегодня Четвертое июля!

Это так неожиданно, что у меня голова закружилась.

– Ой, точно! – невнятно бормочу я.

Ну вот, приехали. Я совсем недолго в другой стране, а уже забыла свой любимый праздник [25] Четвертое июля – День независимости США. . Я выглядываю в окно, почти надеясь увидеть бегущих по улице детей с бенгальскими огнями и американскими флажками. Но на Рю-дю-Пэн, конечно, никого.

– Мы делаем красные, белые и черничные смузи, – старается мама перекричать блендер. – Будем потом пить их и смотреть фейерверк.

Интересно, она это нарочно, чтобы я ощутила тоску и ностальгию? А ведь сработало: сердце сжалось, горло сдавило. Мне вдруг хочется рассказать маме обо всем: о том, что отец не приехал в аэропорт, что я от случайной гостьи узнала, где он, что есть еще одна невыносимая гостья, что здесь много курят… Если я сейчас же не положу трубку, то больше не выдержу и признаюсь.

– М-м-м, мне надо идти, – вырывается у меня. Я отодвигаю стул назад, будто и вправду собралась уходить.

– Куда идешь? – подозрительно спрашивает мама.

– Я… – Надо соображать быстро, я вспоминаю предложение Вивьен. – Я тут кое с кем подружилась. – А вот это, дамы и господа, уже настоящее вранье. – Я встречаюсь с ней и… м-м-м… ее друзьями в кафе.

Спасибо, Элоиз.

– Подружилась? Хорошо, – говорит мама. Но ее голос снова напряжен, будто сжимающаяся пружина. – А как ты… то есть кто…

– Оставь Саммер в покое! – кричит тетя Лидия на заднем плане. Жаль, не могу сейчас ее обнять – не придумали еще трансатлантический способ.

– Потом с тобой поговорим, мам. – Я поспешно прощаюсь. – Привет тете Лидии! С праздником!

– Передай, пожалуйста, отцу, чтобы позвонил мне, – просит мама, но уже поздно; я нажимаю отбой и возвращаю телефон на место.

Я выдыхаю, опираясь на стол, меня бросает в дрожь от неопределенности. Локтем задеваю компьютерную мышку, и экран загорается. В правом верхнем углу, где обычно часы, высвечивается 21:14. Я не понимаю, что означают эти цифры. Я вообще ничего не понимаю. Нет. Не совсем так. Кое-что я все-таки понимаю: нужно связаться с отцом, ведь мама считает, что он со мной в Ле-дю-Шеман. Вот почему с враньем сложно: оно ведет к новому вранью.

Телефон папы где-то в сумке, наверху, и я не думаю, что смогу выдержать еще один звонок родителю. Я ставлю пальцы на необычную клавиатуру – буквы расположены по-другому – и вхожу в почту. К моему удивлению, меня ждет письмо от папы, оно написано на скорую руку, в нем говорится, что он звонил сюда, но я спала, и что он пытался дозвониться до меня еще до моего отъезда во Францию. Очень сожалеет, что его нет, но предлагает мне располагаться как дома и надеется вернуться через две недели. Он меня любит, и «чао, солнышко».

Две недели? Это приводит меня в уныние. Я думала, неделя. А папа на самом деле пытался мне звонить перед отъездом? Что-то тренькает в мозгу, как далекий колокольчик, но я не понимаю, что именно. Медленно и неуклюже набираю ответ, объясняю, что́ наговорила маме, и спрашиваю, можно ли начинать наводить порядок в его студии-сарае.

Я выхожу из почты, но сразу жалею – надо было написать еще и Руби. Мне сейчас нужны ее советы по целому ряду вопросов. Я могла бы ей позвонить, номер я знаю наизусть. Но сначала проверю в инстаграме, чем она занята. Это ведь наш излюбленный метод общения после сообщений. Мы обожаем оставлять под фотографиями друг друга отзывы и шутки, понятные только нам двоим.

Я вхожу в инстаграм. На моей страничке только снимки меня с Руби, где мы корчим рожи, и моего кота Ро, который спит в смешных позах. Не загрузить ли фото, что я сделала сегодня из окна такси? Но для этого нужен мобильник. И потом, я сомневаюсь, что там получился стоящий снимок. Я листаю в ленте фотографии одноклассников с гамбургерами на гриле и розовыми кусками арбуза на бумажных тарелках. Потом дохожу до фото, от которого у меня сводит живот.

Свежая, сегодняшняя фотография Руби. Она и наша общая подруга Элис Йохансен широко улыбаются в камеру, щека к щеке. Руби вытянула руку, чтобы сделать кадр, Элис красит губы. Они в комнате Руби: я узнаю фиолетовый лакированный туалетный столик, он завален косметикой и украшениями. Подпись под фото – вот что задевает меня: «Прихорашиваемся перед вечеринкой! #деньнезависимостиздесь #красныйбелыйисиний».

Какая вечеринка? Каждый год Четвертого июля мы с Руби вместе с друзьями, которые остались в городе, идем в Сосновый парк смотреть фейерверк. Едим хотдоги и мороженое в вафельных рожках, и все прекрасно. Я знаю, что некоторые из нашей школы – такие, как Скай Оливейра, хадсонвиллская Элоиз, – устраивают пышные барбекю. Но мы с Руби никогда не стремились на такие вечеринки.

По крайней мере, я думала, что Руби не стремилась. Мне становится не по себе. Она устраивает вечеринку? Или идет к кому-то? Почему ничего не сказала? У нас вчера было много времени по дороге в аэропорт.

Я рассматриваю фото. Глаза Руби горят нетерпением. Должна признать, я надеялась, что моя лучшая подруга без меня будет грустить. Коротать лето и считать дни до моего приезда, в то время как я буду наслаждаться яркими, соблазнительными приключениями. Однако факты налицо: приключения у Руби, а я тут в пустом доме развалилась за столом.

Во мне поднимается волна зависти. Кажется, что в Хадсонвилле жизнь у всех кипит: они делают смузи и прихорашиваются перед вечеринкой, хотя и отстают от меня на много часов. Какое предательство.

«Красота! – Я печатаю яростно, попасть на нужные клавиши получается не с первого раза. – Я во Франции, и тут ПОТРЯСАЮЩЕ! – Внезапно мне нужно, чтобы она поверила, что у меня тоже жизнь кипит. – Сейчас иду в кафе, встречаюсь с новыми друзьями. Люблю тебя дважды!»