Леон Баттиста Альберти - Книги о семье

АДОВАРДО. То есть бедность тебя не огорчила бы? Ты не страдал бы оттого, что все твои достойные планы наталкивались бы на помехи? Лионардо, о чем бы ты тогда думал?

ЛИОНАРДО. А ты как считаешь? О том, чтобы быть веселым, насколько возможно. У меня не было бы оснований сильно огорчаться и чрезмерно страдать от того, от чего, по твоим словам, якобы страдают достойные люди. Да и бедность не настолько скверная вещь, чтобы ее стыдиться, Адовардо. По-твоему, бедность для меня столь страшна, столь бесчеловечна и коварна, что не оставляет места для добродетели, не позволяет вознаграждать труды скромного и усердного человека? И если ты хорошенько поразмыслишь, то увидишь, что добродетельных людей больше среди бедных, чем среди богатых. Человеку для жизни нужно немного. Добродетель слишком довольствуется сама собой. А кто живет в довольстве собой, тот очень богат.

АДОВАРДО. Ладно, Лионардо, не превращайся уж сразу в закоренелого стоика. Ты мог бы утверждать, хотя и не с моих слов, что бедность – весьма досадная и неприятная вещь для каждого, а особенно для отцов. Но я рад согласиться с тобой в том, что усердным отцам сыновья сулят настоящую радость, хотя мне было бы еще приятнее, если бы я увидел, что ты можешь рассуждать обо всех этих вещах не только с помощью утонченных доводов, но и благодаря собственному опыту. Хорошо было бы, Лионардо, если бы ты и твои сотоварищи обзавелись спутницами и детьми, женились и умножили нашу семью Альберти, и с помощью твоей замечательной науки усердно воспитали много молодежи, чтобы наш дом пополнился новыми людьми, заслуживающими бессмертной славы, как те, о которых только что говорил Лоренцо. Слушая твои ученые рассуждения, которыми ты меня наставлял, я не сомневаюсь, что слава нашего дома изо дня в день будет возрастать благодаря его прекрасной молодежи.

ЛИОНАРДО. Я вовсе не собирался в нашем разговоре учить тебя быть отцом. Какой безумец взялся бы учить чему-то того, кто, как ты, обладает большими познаниями во всех науках, чем кто бы то ни было, а в той, которую мы обсуждаем, весьма осведомлен благодаря опыту и знанию древних авторов? Какой глупец попытался бы наставлять тебя в умении правильно воспитывать детей или спорить с тобой об этом? Но ты-то прибег к хитрости, перечисляя все неприятности, связанные с детьми, и заставил меня отбросить и потерять все мои прежние отговорки против женитьбы, и теперь мне не на что ссылаться, чтобы избежать этих хлопот. Я рад, Адовардо, что ты меня переубедил, и теперь от тебя и твоего выбора зависит моя женитьба. И имей в виду, что ты мой должник. Если я снял с твоей души груз неприятностей, по твоим словам, отягощающий отцов, ты, в свою очередь, избавишь меня от забот и постоянных треволнений, которых, как я опасаюсь, мне нелегко будет, да и неудобно будет избежать, если я, чтобы пойти тебе навстречу, последую твоему совету и женюсь.

Все рассмеялись, и при этих словах вошел слуга, который сообщил, что на лодке прибыл Риччардо и ожидает лошадей, чтобы немедленно приехать и увидеть своего брата Лоренцо. Адовардо вышел, дабы отдать необходимые распоряжения. Риччардо был тестем Адовардо, так что тот почел долгом поехать вместе с другими. Он уехал. Мы остались и были наготове выполнять пожелания Лоренцо.

LIBER SECUNDUS DE FAMILIA:

DE RE UXORIA

После того, как Адовардо отправился встречать Риччардо, приехавшего повидать нашего отца Лоренцо, мой брат Карло и я остались с Лионардо. Мы молча повторяли в уме те замечательные и благородные рассуждения об обязанностях старших в семье, о послушании им младших и о воспитании сыновей, которые были предметом долгой беседы Адовардо и Лионардо и воспроизведены в предыдущей книге. Лионардо несколько раз прошелся по комнате, а затем, нахмурив лоб, но приветливо обратился к нам: «А вы, Баттиста и Карло, о чем задумались? Я смотрю, вы молчите и заняты своими мыслями». Карло ничего не ответил, но я сказал: «Мои размышления клонятся к тому, насколько все рассуждения неопределенны и переменчивы. Кто бы мог подумать, когда вы начали толковать о дружбе, что вас занесет потом в философию и различные предметы, полезные для науки о семье, слушая о которых я усвоил для себя важные уроки? Но по моему мнению, для нас было бы полезнее и, безусловно, приятнее, если бы вы еще подробнее поговорили о видах дружбы, которые ты стал перечислять в ином порядке и в такой прекрасной форме, каковая, мне кажется, не была присуща древним писателям; не сомневаюсь, что в этой части учения, как и в других, я стал бы с вашей помощью более знающим и осведомленным.

ЛИОНАРДО. Похоже, Баттиста, что ты как будто бы забыл суждение твоего Марка Цицерона, которого ты всегда так хвалишь и любишь: он полагает, что нет ничего столь же гибкого и податливого, как речь. Она следует и влечется туда, куда ты ее ведешь и направляешь, к тому же наша беседа, которая, как ты понимаешь, происходит в домашнем кругу, не заслуживает такой же критики и таких же поправок, как беседы философов. Последние обсуждают самые темные и трудные вопросы и в ходе своих диспутов затрагивают мельчайшие детали, так что в рассматриваемом предмете не остается ничего скрытого и необъясненного. Разговаривая между собой, мы не ждем похвалы за изобретательность нашего ума или восхищения нашим красноречием. Однако находясь в обществе других ученых, особенно Адовардо, которого я считаю весьма образованным и остроумным в ответах человеком, я не люблю оставаться без дела и помалкивать, и обыкновенно то задаю вопросы, то отвечаю, если придерживаюсь другой точки зрения по сравнению с говорящими. Впрочем, я не проявляю чрезмерного упорства, отстаивая свое мнение, а даю возможность другим высказать свои суждения и проявить себя, постольку поскольку это идет на пользу моим высказываниям. И если я не ответил Адовардо так, как ты, Баттиста, возможно, этого ждал, то лишь потому, что мне было известно, что он с любовью относится не только к сыновьям, но и ко всем домашним, что он – самый жалостливый человек из всех, кого я знаю, и я подумал, что ему не понравится, если я не признаю за ним такой любви и сострадания к детям, какие он видит в себе по опыту и по убеждению. И если я иной раз с удовольствием противоречу на словах всем его заявлениям, то с такой же радостью соглашаясь с ним, я вижу, как он обнаруживает свою чрезвычайную привязанность и истинную благожелательность к близким. Поэтому мне не хотелось спорить с ним по поводу того, что он утверждал, не столько исходя из доводов рассудка, сколько руководствуясь чувством.

БАТТИСТА. Так ты, Лионардо, не согласен с тем, что суждение нашего Адовардо в высшей степени справедливо? Ты считаешь, что сыновья менее дороги и важны для отцов, чем прочие их друзья?