Стивен Кинг - Талисман

– Гляди-ка, быстро, – сказал Смоуки Апдайк, когда Джек, пошатываясь, вошел в бар и поставил ящик с пивом в холодильную камеру. – Оставь его здесь и иди за этим чертовым «Будвайзером». Тебе следовало принести сначала его.

– Но Лори не говорила…

Резкая, горячая боль пронзила ногу – Смоуки наступил своим тяжелым сапогом на его кроссовку. Джек пронзительно вскрикнул. Слезы заструились по щекам.

– Заткнись, – тихо сказал Смоуки. – Лори не знает этих говнюков из «Шинголы». Их лучше не нервировать. Дуй за «Будвайзером»!

Джек, прихрамывая, вернулся в кладовую. Бар гудел от сигаретного дыма, шума и неровного, пьяного ритма «Дженни Велли бойз» (двое из них уже заметно пошатывались и спотыкались о ровную сцену). Нет, он не выдержит до закрытия. Он просто не в состоянии больше тут оставаться. Если Оутли была тюрьмой, а дискотека Апдайка – тюремной камерой, то сам Смоуки Апдайк – самый жестокий на свете тюремщик. Эта мысль доводила его до изнеможения.

Несмотря на то что Джек не знал, как могут выглядеть Долины в этом месте, и боялся этого, он все более и более склонялся к мысли, что зелье Спиди – единственно возможный выход из создавшегося положения. Он сделает глоток, перенесется туда, пройдет там милю – от силы две – на запад, сделает еще один глоток и снова очутится в Соединенных Штатах, достаточно далеко от этого ужасного места. Возможно, в Бушвилле или даже в Пембруке.

Когда мне было шесть, когда Джеку было шесть. Когда…

Джек поднял ящик с «Будвайзером», подошел к двери и пнул ее ногой… Высокий мускулистый ковбой с длинными руками, похожий на Рэндольфа Скотта, стоял в проеме и смотрел прямо на него.

– Привет, Джек! – сказал он, и Джек с неописуемым ужасом заметил, что его глазные яблоки желтые, как цыплячий пух. – Разве тебе никто не говорил, что ты должен вернуться? Или у тебя проблемы со слухом?

Джек стоял с ящиком «Будвайзера» в дрожащих руках и не отрываясь смотрел на ковбоя. Внезапно страшная мысль возникла в его сознании – именно он , этот человек с мертвыми желтыми глазами, повстречался ему в тоннеле на Милл-роуд.

– Оставь меня в покое, – сказал он.

Человек подошел поближе:

– Тебе сказали, что ты должен вернуться. Ты понял?

Джек отпрянул назад. За его спиной была холодная стена. Ковбой, похожий на Рэндольфа Скотта, склонился над ним, и Джек почувствовал мертвенный запах могилы.

Во вторник между полуднем, когда Джек приступил к работе, и четырьмя часами, когда дискотека Апдайка наполнилась пьяной толпой, телефон с надписью «ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ РАЗГОВОРА НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ МИНУТ» звонил дважды. Когда он звонил в первый раз, Джек не испугался – звонил всего-навсего агент по распространению заказов Объединенного фонда. Два часа спустя, когда Джек выносил пустые бутылки, телефон затрезвонил снова. На этот раз Джек вскинулся, как зверь, почувствовавший в сухом лесу запах гари. Только почуял Джек не огонь, а лед. Он повернулся к телефону, который был в четырех шагах от него, и услышал, как хрустнули шейные позвонки. Ему показалось, что сейчас он увидит телефон, покрытый корочкой льда. Лед, искрящийся на черном пластике корпуса, лед, голубой и тонкий, острый как нож, сосульками свисающий с диска и монетоприемника… Но телефон выглядел, как все нормальные телефоны. Холод и смерть таились внутри него.

– Джек! – крикнул Смоуки. – Да подойди же к этому долбаному телефону! За что я тебе деньги плачу?

Джек обернулся на голос Смоуки, дрожа, словно загнанный конь. Но Смоуки смотрел в сторону с таким же безразличным выражением лица, какое было у него, когда он ударил Лори. Джек подошел к телефону, не чувствуя под собой ног, все глубже и глубже погружаясь в море ледяного мрака, чувствуя, как руки покрываются гусиной кожей, как замирает и останавливается сердце.

Он снял трубку – рука онемела.

Он приложил трубку к уху. Ухо онемело.

– Дискотека Апдайка, – сказал он в мертвую пустоту, и губы онемели тоже. Голос на том конце провода был хриплым и скрипучим, будто принадлежал тому, кто давно уже умер, кто никогда не был живым.

– Джек , – прошептал из трубки голос, и лицо Джека онемело, как будто он провел день в зубоврачебной клинике и врач ввел ему огромную дозу новокаина. – Отправляйся домой, Джек. Уноси ноги.

Откуда-то издалека, с расстояния в несколько световых лет, Джек слышал свой собственный голос, повторявший:

– Алло! Алло! Дискотека Апдайка, говорите! Вам кого?

Холодно. Очень холодно. Онемела шея. Джек вдохнул воздух, и легкие его покрылись корочкой льда. Скоро замерзнет сердце, и он упадет мертвый, окоченевший. Холодный голос продолжал шептать:

– Очень неприятные вещи случаются с маленькими мальчиками на дороге, Джек. Спроси кого хочешь…

Джек повесил трубку, опустил руку и стоял, не сводя глаз с телефона.

– Что за кретин звонил? – спросила Лори.

Голос ее был таким далеким… Но все же ближе, чем его собственный голос несколько секунд назад. Мир постепенно обретал привычные краски. На трубке телефона Джек увидел отпечаток своей руки, очерченный тонкой полоской инея. Иней таял и стекал маленькими капельками по черной пластмассе.

Была ночь – ночь четверга. Народу набилось не намного меньше, чем накануне. Обычная толпа тех, кто бывает в баре за день до получки, но их было достаточно для того, чтобы заполнить зал, переворачивая столы и стулья. Все они приехали сюда со своих ферм, где забытые плуги ржавели в тени деревьев. Люди, которые хотели бы работать на земле, но забыли, как. В зале мелькали кепки с надписью «Джон Дир», но немногие из владельцев напоминали своим видом трактористов. Это были люди в серых, коричневых и зеленых штанах, люди с именами, вышитыми золотыми нитками на воротниках голубых рубашек, люди в ботинках «динго» с квадратными носами и в тяжелых сапогах. Люди с ключами на брелоках, люди с лицами, изрезанными морщинами, никогда не улыбающиеся, суровые люди. Многие из них носили ковбойские шляпы, и в густом табачном дыму Джек, заглянув в бар, увидел не менее восьми Чарльзов Дэниелсов. Только они не жевали табак, они курили сигареты в огромном количестве.

Джек протирал блестящую панель музыкального автомата, когда в дверь вошел Отуэлл Землекоп.

Автомат орал во всю мощь, изрыгая кантри, но люди возле стойки замерли в молчаливом ожидании. Прошлой ночью Отуэлл был одет в модное в Оутли подобие спортивного костюма – брюки, рубашка цвета хаки с множеством ручек в одном из больших нагрудных карманов, рабочие ботинки со стальными подковами. Сегодня на нем была синяя полицейская форма. На кожаном ремне болталась кобура с пистолетом.

Он взглянул на Джека, который вспомнил вдруг слова Смоуки: Я слышал, что старина Землекоп неравнодушен к маленьким детям. К мальчикам особенно. Джек отпрянул назад, словно от внезапного толчка. Отуэлл Землекоп расплылся в широкой улыбке: