Стивен Кинг - Талисман

– Решил немного подработать, парень?

– Да, сэр, – пролепетал Джек и брызнул «Уиндекс» на полированную панель автомата, хотя она и без того уже давно была чиста. Джек просто тянул время, надеясь, что Землекоп уйдет. И верно, через некоторое время тот повернулся и двинулся дальше. Джек смотрел вслед толстому полицейскому, подходящему к стойке. И тут же человек в дальнем углу зала обернулся и посмотрел на него. Рэндольф Скотт , подумал Джек, вот на кого он похож.

Но несмотря на мускулистую фигуру и непроницаемые черты лица, у настоящего Рэндольфа Скотта был взгляд героя и губы умели улыбаться. Взгляд же этого человека был скучающим, тоскливым и слегка сумасшедшим.

И со страхом Джек понял, что этот человек смотрит прямо на него. Он обернулся не просто так – он обернулся, чтобы посмотреть на Джека. Джек был уверен в этом.

Телефон. Зазвонил телефон.

Борясь со страшным внутренним напряжением, Джек выпустил газы. Он снова повернулся к музыкальному автомату и увидел между пластинок свое дрожащее испуганное лицо. Телефон на стене просто разрывался. Человек в дальнем углу пристально смотрел на Джека, который застыл у автомата с бутылкой «Уиндекса» в одной руке и тряпкой в другой.

– Если это опять какой-то идиот, я пошлю его прямо в задницу, Смоуки! – сказала Лори, подходя к телефону. – Ей-богу!

Она казалась актрисой, играющей свою роль, а все остальные – статистами. В баре были только два человека – Джек и этот страшный ковбой с длинными руками и глазами, в которые Джек никак… не мог… взглянуть…

Внезапно ковбой открыл рот и губами произнес: «Отправляйся домой, Джек! Уноси ноги, пока цел».

Телефон смолк, как только Лори протянула к нему руку.

Рэндольф Скотт отвернулся, допил свой стакан и крикнул:

– Принеси-ка мне еще болтушки!

– Будь я проклята, – сказала Лори. – По этому телефону звонят привидения.

Позже в кладовой Джек спросил Лори, кто такой этот парень, похожий на Рэндольфа Скотта.

– На кого? – переспросила она.

– На старого актера. Он играл ковбоев. Этот парень сидел слева в углу.

Лори пожала плечами:

– Для меня они все на одно лицо. Как китайцы. Ты же знаешь, сколько их тут бывает каждый вечер.

– Он еще называет пиво болтушкой.

– А, этот! – Лори улыбнулась. – На вид полное фуфло.

– Кто он такой?

– Я не знаю, как его зовут. Он крутится здесь уже неделю или две. Проматывает кучу денег. Он…

– Джек, черт возьми, ты забыл? Я сказал тебе притащить еще одну бочку!

Джек принялся быстро укладывать одну из пивных бочек на тележку. Бочка весила немногим меньше его самого, и это занятие требовало огромных усилий и сосредоточенности. Смоуки вдруг заорал прямо из-за двери. Лори взвизгнула, и невольно Джек вздрогнул от неожиданности. Бочка выскользнула и упала на пол. Затычка вылетела, как пробка из бутылки с шампанским, и золотисто-белая пена вырвалась наружу. Смоуки все еще кричал, а Джек не мог оторвать глаз от пены… Пока Смоуки не ударил его.

Когда минут двадцать спустя Джек вернулся в зал, прижимая платок к кровоточащему носу, Рэндольфа Скотта нигде не было.

Мне шесть лет.

Джону Бенджамину Сойеру шесть лет.

Шесть…

Джек тряхнул головой, пытаясь отогнать эту навязчивую, повторяющуюся мысль, а мускулистый рабочий, который вовсе не был рабочим, склонялся над ним все ниже и ниже. Его глаза, желтые и окруженные чешуйчатыми веками… Он – оно быстро моргнуло по-лягушачьи; Джек увидел, что его глазные яблоки закрываются шторками, как у птиц.

– Тебе же было сказано вернуться! – прошипел он снова и протянул к Джеку руки, которые на глазах сжимались, расплющивались и отвердевали.

Дверь с грохотом распахнулась, и в кладовку ворвался хриплый рев «Оукриджских парней».

– Джек! Мне, конечно, очень жаль, но, кажется, я уволю тебя и выгоню без цента в кармане! – раздался голос Смоуки за спиной Рэндольфа Скотта.

Скотт отступил назад. Никакой шерсти, никаких когтей. Его руки были самыми обычными руками, большими и сильными, с сетью синих вен. Он снова быстро моргнул, и глаза его были уже не желтыми, а бледно-голубыми. Он еще раз бросил взгляд на Джека и отправился в мужскую уборную.

– Не заставляй меня по сто раз повторять одно и то же! – сказал Смоуки. – Это последнее предупреждение, и не думай, что я шучу.

Так же, как это было тогда, перед Осмондом, ярость Джека внезапно перехлестнула через край – та ярость, которая происходит из чувства отчаянной несправедливости, та ярость, что сильнее всего в двенадцать лет. Студенты в колледжах иногда чувствуют нечто похожее, но это, как правило, не более чем отголоски детских впечатлений. Время стирает все.

– Я человек, а не животное! Не смейте обращаться со мной как с собакой! – выпалил Джек и шагнул к Смоуки на все еще ватных от страха ногах.

Удивленный, даже пораженный неожиданной вспышкой, Смоуки отступил:

– Джек, я предупреждаю тебя…

– Нет, Смоуки, это я предупреждаю тебя , – услышал Джек свой собственный голос. – Я не Лори, мне не нравится, когда меня бьют. Если ты ударишь меня еще раз, я отвечу тем же.

Замешательство Смоуки Апдайка длилось всего несколько секунд. Он схватил Джека за шиворот.

– Ты на меня не кричи, парень! – сказал он, притягивая его к себе. – Пока ты в Оутли, ты мой пес. Пока ты в Оутли, я могу погладить тебя, если захочу, и побить, если захочу. И ты будешь в Оутли, пока я не решу тебя отпустить.

Смоуки сильно встряхнул Джека, так, что тот прикусил язык и вскрикнул от боли. Красные пятна злости выступили на щеках Смоуки.

– Я думаю, ты достаточно хорошо соображаешь, чтобы понять, что я имею в виду. И запомни это хорошенько, а чтобы до тебя быстрее дошло…

Смоуки занес кулак. Три 60-ваттные лампочки бешено сверкнули в алмазах браслета. Кулак впечатался в лицо Джека. Джек отлетел к шершавой бетонной стене. Правая щека сперва вспыхнула от боли, но тут же онемела. Джек почувствовал кровь во рту.

Смоуки смотрел на него спокойным, оценивающим взглядом человека, размышляющего о покупке коровы или лотерейного билета. Должно быть, он не увидел в глазах Джека того, чего хотел, потому что снова подтащил ошеломленного мальчика за шиворот и приготовился нанести еще один удар.

В этот момент из танцевального зала донесся женский крик:

– Нет! Нет! Нет!

Затем гомон множества голосов, встревоженных и испуганных. Еще один женский визг, тонкий и пронзительный, – и выстрел.

– Твою мать! – выругался Смоуки с выражением актера на сцене бродвейского театра.

Он отшвырнул Джека к стене и выбежал в открытую дверь. Раздался еще один выстрел, а потом крик боли.

Джек знал только одно – пора! Ждать конца сегодняшней ночи, а тем более завтрашней или воскресенья нет никакого смысла. Время пришло. Прямо сейчас.