Мария Сорокина - Учебник по лексикологии

Против такого формализма протестовал С. Д. Кацнельсон в известной работе «Типология языка и речевое мышление»: «Для понимания сущности грамматики и специфической природы грамматических функций важно еще выяснить, что представляют собой категории, скрытые в значениях слов. Обнаруживаемые компонентным анализом лексических значений скрытые категории даны постоянно в сплаве с вещественными семантическими компонентами… Вопрос о грамматических «значениях» решался в традиционной грамматике применительно к способу выражения. То, что выражается грамматическим показателем, есть грамматическое значение. Такое решение вопроса приводило к тому, что выражаемые в ряде языков формативами половые или возрастные различия признавались грамматическими значениями, а выражаемые словами различия начала или завершения действия… считались неграмматическими. Теперь же всплывает вопрос об определении грамматических содержательных функций изнутри, по типу выполняемой ими функции» (Кацнельсон 2002: 94). Особое значение эта критика имеет в сфере исследования аналитических языков, таких как английский язык, где моделирование видо-временных и падежных отношений осуществляется при помощи специальных слов, а не словоизменительных морфем.

В большинстве исследований, начиная уже с пятидесятых годов 20 века, общепризнанным стало положение о том, что значение слова нерасчленимо сочетает в себе «лексическое и грамматическое». Однако, исследователи, принимавшие базовые положения денотативной теории, признав единство «лексического и грамматического» в слове столкнулись с новыми трудностями.

Например, неясным остался статус таких лексических единиц как, скажем, предлоги и союзы, которые при традиционном разделении лексики и грамматики считались «формальными», «грамматическими» словами. Показательно, что тот же С. Д. Кацнельсон, пытаясь дать содержательную трактовку частеречных характеристик лексики, отказывается от рассмотрения ряда лексических групп: «Под лексическими значениями мы понимаем значения полнозначных слов в отличие от слов неполнозначных, «пустых», несущих грамматическую функцию… они зачастую лишены внешних признаков, которые позволили бы отличить их от полнозначных слов. Задача в этом случае заключается в том, чтобы найти содержательные критерии. Пока это не сделано, мы… будем пользоваться лишь такими примерами, полнозначность которых вполне очевидна» (Кацнельсон 2002: 130–131).

Иногда несамостоятельность служебных слов описывается как их принципиальная «неполнота», обязательность их сочетания с другими словами в речи: «у служебных слов лексическое значение реализуется при соединении с самостоятельным словом» (ЛЭС 1990, статья «лексическое значение»). Однако мы показали, что взаимообусловленность лексических значений наблюдается и у так называемых «полнозначных» слов. Ведь слово “mountain” предполагает обязательную связь со словами climb, rise, man; слово food не будет обладать значением, если уничтожить в его структуре связь с eat; точно так же как и слово in предполагает обязательную связь со словами house, street, air, put, stay и пр.

При рассмотрении дефиниций предлогов и артиклей в данной главе мы показали, что так называемые служебные слова – отнюдь не «пустые»; более того, их структура в общих чертах соответствует базовой структуре любой другой лексической единицы: в составе этих слов точно так же можно выделить родовую и интегральную категории. Ниже будет показано, что предлоги и союзы в английском языке проявляют и ряд других характерных лексических черт, таких как полисемия, способность участвовать в антонимических парах и образовании сложных слов.

С другой стороны, очевидно, что некоторые группы слов, а иногда и целые части речи, обладают особыми характеристиками, которые связаны с различными уровнями организации словесных моделей опыта и, следовательно, речевых произведений. Так, выше говорилось о том, что артикль, в отличие от прилагательного, может определять отношение объекта не только к другому однопорядковому объекту в рамках моделируемой ситуации, но, в первую очередь, к предыдущему опыту говорящего.

Вопрос о сущности, принципах выделения и взаимодействия «грамматических» и «субстанциальных» категорий в структуре слова остается одним из самых сложных вопросов в лингвистике. Помимо так называемых «служебных» слов, много обсуждались абстрактные существительные типа «белизна», «холод», «бег».

Некоторые исследователи полагают, что эти слова по своей «логической» сути обозначают признаки (Уфимцева 2002: 92). Более нюансированную позицию в этом отношении занял С.Д. Кацнельсон. Он предположил наличие общей «категории субстанции», которая объединяет имена существительные с «предметным» значением (такие как «стол» или «кошка») и с «призначным субстанциональным» значением (такие как «бег» или «холод»).

Кацнельсон утверждает, что категория субстанции содержательна: «Онтологической предпосылкой субстанциональности являются различия степеней опосредованности признаков в их отношении к предмету. Фиксируя свое внимание на отношении признака первого порядка к признаку второго порядка, говорящий вправе на время отвлечься от отношения признака первого порядка к предмету» (Кацнельсон 2002: 215).

Этот аргумент предполагает наличие «признаков» и «предметов» как таковых в объективной действительности. Показательно, что в ряде исследований авторы предпочитают говорить об основе частеречного деления не как о сферах объектов и изменений, а как о сферах объектов и признаков (Кацнельсон 2002; Langacker 1987). Такая исследовательская традиция связана, прежде всего, с представлением об описательно-отражательном характере языка.

Соответственно с этой предпосылкой возникает впечатление, что можно легко определить «исходное» слово-признак или слово-объект в ряду однокоренных слов. Так, слово whiteness за счет меньшей употребимости по сравнению со словом white интуитивно определяется как «вторичное». В соответствии с логицистической трактовкой мы должны были бы посчитать слово whiteness «по сути признаком». Однако если мы возьмем совершенно сходную в словообразовательном отношении пару willing/ willingness и сравним ее с такими функционально подобными парами как angry/ anger и deep/ depth, то картина станет гораздо менее ясной. Должны ли мы считать слова anger и depth «по сути признаками» наравне с willingness и whiteness?

С. Д. Кацнельсон попытался определить функцию представления «призначных» значений как существительных как внешнее синтакисческое ограничение, которое язык накладывает на независимые от него логические категории: «Подчинение логико-грамматических категорий лексико-грамматическим категориям объясняется тем, что любое лексическое значение должно обладать способностью функционировать в роли члена предложения. Для того, чтобы призначные значения могли функционировать в языке в качестве определяемых и предикандумов [1] То есть «подлежащих» в более привычной терминологии , язык приравнивает их функционально к предметным значениям, подводя их под общую категорию субстанции» (Кацнельсон 2002: 215). Можно видеть, что такое объяснение функциональности представления призначных значений в виде существительных достаточно формально. Ведь для того, чтобы определить признаки признака white мы совсем не обязательно должны «приравнять его к предметному значению». В английском языке возможны такие варианты как absolutely white, spotlessly white, closer to white, almost white, whitish; very willing, not really willing, so willing that и т. п.